Языкознание

ФИЛОЛОГИЯ (от греч. philologfa, букв.— любовь к слову) — содружество гуманитарных дисциплин — языкознания, литературоведения, текстологии, источниковедения, палеографии и др., изучающих духовную культуру человека через языковой и стилистический анализ письменных текстов. Текст во всей совокупности своих внутр. аспектов и внеш. связей — исходная реальность Ф. Сосредоточившись на тексте, создавая к нему служебный «комментарий» (наиболее древняя форма н классич. прототип филологич. труда), Ф. под этим углом зрения вбирает в свой кругозор всю широту и глубину человеческого бытия, прежде всего бытия духовного. Т. о., внутр. структура Ф. двуполярна: на одном полюсе — скромнейшая служба «при тексте», не допускающая отхода от его конкретности, на другом — универсальность, пределы к-рой невозможно очертить заранее.
Служа самопознанию культуры, Ф. возникает иа сравнительно зрелой стадии письм. цивилизаций, и наличие ее показательно не только для их уровня, ио и типа. Высокоразвитые древние культуры Бл. Востока вовсе не эиали Ф., зап.-европ. средневековье отводило ей весьма скромное место, между тем на родине философии, в древних Индии н Греции, Ф. возникает и разрабатывается как некое соответствие впервые оформившейся здесь гиосеологич. рефлексии над мышлением — как рефлексия над словом и- речью, как выход из непосредств. отношения к ним. Несмотря на позднейшие конфликты между филос. волей к абстракции и конкретностью Ф. (напр., нападки филологов-гуманистов на ср.-век. схоластику или уничижит, отзыв Г. В. Ф. Гегеля о Ф.), первонач. дву-единство философии и Ф. не было слу чайным, и высшие подъемы Ф. обычно следовали за великими эпохами гносео-логич. мысли (в эллииистич. мире — после Аристотеля, в Европе 17 в.— после Р. Декарта, в Германии 19 в.— после И.    Каита).
Иид. Ф. дала великих грамматистов — Панини (приблизительно 5—4 вв. до н. э.), Патаиджали (2 в. до и. э.) и позднее теоретиков стиля; свою филологич. традицию имела культура Др. Китая (Лк> Се, 5—6 вв., и др.). Однако традиция европ. Ф., не знакомой с достижениями индийцев вплоть до нового и новейшего времени, всецело восходит к греч. истокам, у ее начала стоит школьное комментирование Гомера. В софистич. эпоху (2-я пол. 5 — 1-я пол. 4 вв. до н. э.) лит-ра достаточно обособляется от внелит. реальности, чтобы стать объектом теоретич. поэтики и Ф. Среди софистов наибольшие заслуги в подготовке филологич. методов принадлежат Протагору, Горгто, Продику; греч. теория лит-ры достигла зрелости в «Поэтике» Аристотеля; эллииистич. Ф. (3—1 вв. до н. з.) отделяется от философии и переходит в руки специалистов — библиотекарей Александрии и Пергама, к-рые занимались установлением корректных текстов и комментированием. Дионисий фракийский (ок. 170— 90 до н. э.) окончательно оформил учение о частях речи, принятое и поныне. Раниехрист. ученые (Оригеи, создатель лат. перевода Библии — Иероним) произвели текстологич. работу над подлинником и греч. переводами Библии. Традиции греч. Ф. продолжаются в ср.-век. Византии, в целом сохраняя антич. облик (текстология и комментирование классиков); после падения империи (1453) ренессансная Италия получила наследие визаат. Ф. из рук ученых-беженцев. Гуманисты Возрождения стремились не просто овладеть мыслит, содержанием авторитетных антич. источников, но как бы переселиться в мир древних, заговорить иа их языке (реконструировав его в борьбе с инерцией ср.-век. латыни). После периода ученого профессионализма   (приблизительно   сер.    16 — сер.
18   вв.) в Германии начинается новая эпоха Ф. в результате импульса, данного «неогуманизмом» И. И. Виикельма-на. Как во времена Возрождения, ио с несравненно большей науч. строгостью ставится вопрос о целостном образе антич. мира. Нем. филолог Ф. А. Вольф вводит термин «Ф.» как имя науки об античности с универсалистской историко-культурной программой. В 19 в. в итоге деятельности нем. филологов Г. Уэенера, Э. Роде, У. фон Виламовиц-Мёллен-дорфа и др. древняя история отделилась от Ф.; тогда же под влиянием романтизма и др. идейных течений наряду с «классической» возникла «новая филология»: германистика (бр. Я. и В. Гримм), славяноведение (А. X. Востоков, В. Ганка), востоковедение. Однако наиболее наглядно универсальность Ф. реализовалась между эпохой Возрождения и сер.
19  в. в традиц. фигуре филолога-классика, специалиста по антич. текстам, совмещавшего в себе лингвиста, критика, историка гражд. быта, иравов и культуры, знатока др. гуманитарных, а при случае даже естеств. наук — всего, что в принципе может понадобиться для прояснения того или иного текста.
Однако несмотря на последующую неизбежную дифференциацию лиигвистнч., лптературоведч., ист. и др. дисциплин, вышедших из лоиа некогда единой исто-рпко-филологич. иауки, существенное единство Ф. как особого способа подходить к иаписаиному слову и поныне сохраняет свою силу, хотя и в неявном виде. Иначе говоря, Ф. продолжает жить не как партикулярная «наука», по своему предмету отграниченная от истории, яз-зиания и лит-ведения, а как науч. принцип, как самозакониая форма знания, к-рая определяется не столько границами предмета, сколько подходом к нему.
Конститутивные принципы Ф. вступают в весьма сложные отношения с нек-рымп тенденциями новейшего времени. Совр. человек не может с прежней безусловностью применить к своему бытию меру, заданную какими бы то ни было чтимыми древними текстами. И сама Ф., став в ходе науч. прогресса более экстенсивной и демократичной, должна была отказаться от выделения особо привилегиров. текстов: теперь вместо двух (классич. Ф. и библейской philo-logia sacra, «священной» Ф.) существует столько разновидностей Ф., сколько язы-ково-пнсьм. регионов  мира.
Новые возможности, в т. ч. и для гуманитарных наук, связаны с исследованиями на уровне «макроструктур» и «микроструктур»: на одном полюсе — глобальные обобщения, на другом — выделение мпннм. единиц значений и смысла. Но традиционная архитектоника Ф., ориентированная на реальность целостного текста и тем самым как бы на человеческую мерку (как антич. архитектура была ориентирована ка пропорции человеческого тела), сопротивляется таким тенденциям, сколь бы плодотворными они ни   обещали   быть.
Для современности характерны устремления к формализации гуманитарного знания по образу и подобию математического и надежды иа то, что в результате не останется места для произвола и субъективности в анализе. Но в традиционной структуре Ф., при всей строгости ее приемов и трезвости ее рабочей атмосферы, присутствует нечто, упорно противящееся подобным попыткам. Речь идет о формах и средствах знания, достаточно инородных по отношению к т. иаэ. научности, — даже не об интуиции, а о «житейской мудрости», здравом смысле, знании людей, без чего невозможно то искусство понимать сказанное и написанное, каковым является Ф. Математически точные методы возможны лишь в периферийных областях Ф. и не затрагивают ее сущности. Филолог, разумеется, не имеет права на культивирование субъективности, но он не может и оградить себя заранее от риска субъективности надежной стеной точных методов. Строгость и особая «точность» Ф. состоят в постоянном нравственно-интеллектуальном усилии, преодолевающем произвол и высвобождающем возможности человеческого понимания. Как служба понимания Ф. помогает выполнению одной из главных человеческих задач — понять другого человека (и другую культуру, другую эпоху), не превращая его ни в «исчислимую» вещь, ни в отражение собств. эмоций.