Сегментация

СЕГМЕНТАЦИЯ (от лат. segmentum— отрезок) — членение    высказывания    на единицы, обладающие разной функцией в языке. Обычно выделяют 2 вида С.— иа звуковом уровне и на уровне значимых единиц. При первом понимании С. выявляют фонетич. признаки единиц раэл. уровней, при втором — членимость той или иной единицы на основе раз л. лин-гвистич. процедур, позволяющих доказать, что данная единица состоит из более мелких единиц (ассоциативный анализ, квадрат Гринберга и др.). С. на уровне звуковых характеристик — это членение высказывания на звуковые единицы разной протяженности — фонемы, слоги, слова, синтагмы,  фразы.
Миним. линейной единицей языка является фонема. Членение на фонемы происходит на основе морфологич. критериев: оно возможно постольку, поскольку в данном языке морфема по своей протяженности может совпадать с фонемой (<бы-л>, <сестр-а», <стол-ы», «вод-у» и т. д.). В слоговых языках, где морфемы, к-рые были бы меньше слога, невозможны, нет полного аналога фонемы как миним.  языковой  единицы.
Вопрос о С. т. наз. сложных звуков (дифтонгов, аффрикат, долгих гласных и согласных) решается также на основании морфологич. критериев. Если внутри звука возможна морфологич. граница, имеет место бифонемное сочетание, если невозможна — то монофонемное. Напр., рус. аффрикаты /с/ и /с/, нем. дифтонги /ае/ и /ар/ монофонемны, а т. наз. долгие согласные в рус. яз. должны рассматриваться как сочетания двух кратких: «рассадить — рас-садить», «поддать — под-дать».
Экспериментально-фонетич. исследования последних десятилетий говорят скорее о нечленимое™ речевой цепи на отд. сегменты, соответствующие звукам, чем о возможности найти артикуляционно-акустич. критерии для С. Так, артикуляция гласного в слоге CV начинается одновременно с артикуляцией согласного, а сочетание двух согласных часто реализуется почти одновременно, так что такое сочетание представляет собой одновременную артикуляцию обоих согласных. Отсутствие объективных признаков границ между звуками выявилось особенно в связи с разработкой систем ав-томатич. распознавания речи, для к-рых необходима предварит. С. отрезка речевой цепи.
С т. зр. акустич. свойств речевых сигналов существенно выделение стационарных и переходных участков, к-рое помогает осуществить предварит. С.; в этих случаях граница между сегментами ставится в моменты наибольших изменений текущих  акустич.  характеристик.
С. на слоги осуществляется на основе трех разных принципов (поскольку в неслоговых языках морфологич. критерии к слогу неприменимы): использования оп-редел. набора правил (напр., правила Р. Аванесова для рус. яз., Ф. де Соссю-ра — для франц. яз.); обращения к т. наз. интуитивному членению на слоги носителями языка: определения места слоговой границы по фонетич. признакам, характеризующим степень связанности элементов, к-рые могут образовать один слог. В системах автоматич. распознавания применяется т. наз. принудительное членение слов  на открытые слоги.
С. иа слова с фонетич. точки зрения определяется не наличием пауз между ними, как это часто ошибочно предполагается. Признаками границ слова могут быть т. наз. пограничные сигналы (фонемы, употребляющиеся только в краевых позициях слова — в абсолютном   начале
или в абсолютном конце, или сочетания фонем, возникающие только на стыках слов), а также нек-рые признаки фонетич. цельнооформленности слова (гармония гласных, типичная консонантная, вокалич. или ритмич. структура слова и    др.).
С. фразы на синтагмы осуществляется рядом способов: возможно (но не обязательно) появление паузы между синтагмами; о конце синтагмы свидетельствует наличие синтагматич. ударения (обычно на последнем ударном гласном синтагмы); конец синтагмы обычно характеризуется и специфич. мелодии, оформлением, и изменением темпа. Членение крупного высказывания на фразы также определяется целым комплексом про-содич. характеристик — изменением мелодики, темпа, интенсивности, появлением фразового ударения на последнем ударном гласном последней синтагмы во фразе.

Сленг

СЛЕНГ (англ. slang) — 1) то же, что жаргон (в отечественной литературе преимущественно по отношению к англоязычным странам). 2) Совокупность жаргонизмов, составляющих слой разговорной лексики, отражающей грубовато-фамильярное, иногда юмористическое отношение к предмету речи. Употребляется преим. в условиях непринуждеииого общения: «блат*, «мура»; англ. junkie 'наркоман', gal 'девушка'. С. состоит из слов и фразеологизмов, к-рые возникли и первоначально употреблялись в отд. социальных группах, и отражает ценностную ориентацию этих групп. Став общеупотребительными, эти слова часто сохраняют эмоцио-иально-оцеиочиый характер, хотя «знак» оценки может измениться (первонач. среди артистов «халтура» — «приработок»). Элементы С. либо быстро исчезают из употребления, либо входят в лнт. язык, приводя к возникновению тонких стилн-стнч. и семантич. различий: «диск» (в отличие от «пластинки») содержит запись преим. легкой музыки. Только этимоло-гнч. анализ устанавливает связь нек-рых слов лит. языка со С. («жулик», «халтура») и обнаруживает типичный для С. н первом значении характер метафоры, лежащей в основе номинации: слово «голова» во франц. и нем. языках (la tete, der Kopf) первоначально значило '(глиняный) горшок'. Широкое употребление С. огрубляет речь и противоречит нормам, культуре речи. Проведение границы между С. и просторечием — сложная задача лексикологии и лексикографии, т. к. С. отличается только тем, что возник в отд. социальных группах, иногда очень широких (молодежь). Нек-рые исследователи, ориентируясь иа традиции англ. лингвистики, отождествляют С. с просторечием, включают в С. слой модных словечек-«одиодневок», другие (И. Р. Гальперин), ссылаясь на неопределенность категории С, вообще отрицают ее существование.

Стилизация

СТИЛИЗАЦИЯ — намеренное построение художественного повествования в соответствии с принципами организации языкового материала и характерными внешними речевыми приметами, присущими определенной социальной среде, исторической эпохе, литературному направлению, жаиру, индивидуальной манере писателя, к-рые избираются автором как объект имитации.
В зависимости от объекта можно выделить С, ориентированную на фольклор («Песня про царя Ивана Васильевича...» М. Ю. Лермонтова), нар.-разг. речь («Левша» Н. С. Лескова), обобщенно воспринятый стиль лит. направления или стиль определ, автора, обычно отдаленный во времени; последний тип чаще всего использовался для лит. мистификаций (подделка окончания пушкинской «Русалки», опубл. в 1897 Д. П. Зуевым, н т. п.).
С. используется в разл. идейно-эсте-тич. целях (ист. повествование, воспроизведение жизни определ. социальных слоев, пародия, сатира). С. нар.-разг. речи обычно объединяется с ориентацией на фольклорные жанры (такой вариант С. служит композиц.-речевой основой т. наз. орнаментальной прозы — А. Неверов, А. Ремизов, Б. Шергин). С. актуализирует определ. языковые элементы и приемы, в зависимости от задач повествования (напр., при ист. С. актуализированными обычно оказываются лексико-се-мантич. и фразеологич. архаизмы; см. Устаревшие слова); С. жанровая выдвигает на первый план принципы композиционно-речевой структуры, оси. особенности синтаксич. организации имитируемых текстов; в рамках С. социально-речевой актуализуются прежде всего фоие-тнч., лексико-фразеологич. и синтаксич. особенности речи воспроизводимой социальной среды. Вариантом С. является пародия, нарочито, гипертрофированно выделяющая черты «прототипиого» стиля, к-рый т. о. становится объектом юмористич.   или  сатирич.   истолковавия.

Существительное

СУЩЕСТВИТЕЛЬНОЕ —класс полно-значных слов (часть речи), к-рый включает в себя названия предметов и одушевленных существ и может выступать в предложении по преимуществу в   качестве   подлежащего  и   дополнения.
Основное и универсальное членение частей речи на С. и глагол соотносится с членением высказывания на субъект предикации и предикат: типичная функция С.— обозначение субъекта предикации (или вообще осн. актантов предиката), глагола — обозначение предиката. Это соотношение было основой разграничения  частей  речи  уже у  Платона и Аристотеля (см. Античная языковедческая традиция). Отражая тем илн иным образом логич. структуру высказывания, сивтаксич. отношения образуют в любом языке формальные признаке, противопоставляющие класс лексем, типично обозначающих предмет высказывания, классам лексем, типично обозначающих   предикацию.
В большинстве языков классы лексем (части речи) не соотносятся однозначно с синтакснч. функциями; напр., С. могут выступать не только в функции подлежащего и дополнения, но и в функции сказуемого, глагол — не только в функции сказуемого, но и в функции подлежащего, и т. д. С. является наиболее полифункциональным классом слов языка. Наряду со своими первичными функциями подлежащего и дополнения С. выполняет н функции, характерные для др. частей речи: обстоятельства («идти лесом»), определения («дом отца»), сказуемого (араб, ana ragulum 'я человек') или его именной части (англ. he is a hero 'он герой'), и образует синтакснч. единства с предлогами, послелогами и счетными словами. Тем не менее употребление лексемы в нетипичной функции связано с теми или иными ограничениями (спец. условиями). Напр., С, будучи употреблено в качестве сказуемого, может требовать особых частиц или глагола-связки (ср. англ. Mary is a girl 'Мэри — девочка,' но не Mary a girl), к-рые не обязательны прн употреблении в этой функции глагола. С др. стороны, употребление глагола в качестве подлежащего илн дополнения может иметь место лишь в ограниченном числе синтакснч. конструкций, тогда как употребление С. в этой функции таким ограничениям не подлежит, напр., подлежащее-глагол не имеет тех возможностей синтакснч. развертывания, к-рые есть у подлежащего-С. (ср. рус. «Трудиться — наш долг» и «Труд — наш долг», но только «Идущий на благо человечества труд — наш долг» при невозможности «Идущий на благо человечества трудиться — наш   долг»).
Ограничения такого рода и формируют противопоставляющие С. др. частям речи синтакснч. признаки двух типов: во-первых, возможность для С. ряда конструкций, невозможных для др. частей речи, при употреблении его в типичной функции, во-вторых, сочетаемость С. с рядом грамматич. элементов при употреблении его в нетипичной функции. Так, во Вьетнам, яз. С. противопоставлены глаголам и прилагательным необходимостью связки La прн употреблении их в роли сказуемого (нетипичная функция) и нх сочетаемостью с показателями единичности и множественности (невозможная для глагола конструкция в типичной для С. функции). В кит. яз. только С. выступают в качестве гл. члена атрибутивной конструкции с <ды» (признак первого типа) и т.    п.
Допуская выделение по синтакснч. признакам, С. обладает вместе с тем понятийной  (семантич.) спецификой.
Хотя в класс С. входят обычно слова разной семантики (ср., напр., в рус. яз.
«Петр», «женщина», «бык», «стол», «существование», «краснота», «бег» и т. п.) и в разных языках понятийные объемы этого класса не совпадают, определяющим признаком служит наличие в классе С. обозначений конкретных предметов, лиц, животных и т. д., т. е. слов, и по своему понятийному содержанию выступающих прежде всего как субъект (или актант) предикации. Этот семантич. признак лежит в основе типологич. идентификации С. в разных языках; сколь бы различны ни были синтакснч. критерии, по к-рым выделяются классы слов в таких языках, как, напр., русский и вьетнамский, мы можем говорить, что в обоих языках имеются С, поскольку в обоих языках есть класс лексем, включающий указанные выше наименования. Понятийная специфика С. является также основанием их определения в традиционной европ. грамматике со времен античности [ср. у Дионисия Фракийского: «Имя есть склоняемая часть речи, обозначающая тело или вещь (бестелесную), например: камень, воспитание»].
По своей семантике С. делятся на собственные (назв. индивидуальных предметов — «Иван», «Москва») и нарицательные (прочие С); выделяются также конкретные (напр., «стол», «человек») и отвлеченные, или абстрактные (напр., «белизна», «хождение»), С.
Синтакснч. признаки выделения С. имеют универсальный характер (хотя и в вариативном наборе), сохраняя свою значимость и для аморфных (изолирующих) языков. В языках др. типов С. определяется также и морфологич. признаками. В принципе эти признаки могут быть только негативными (напр., в тагальском яз., где С. лишены словоизменения, тогда как глаголы изменяются по категориям вида и наклонения), однако обычно в обладающих словоизменением языках С. характеризуется такими категориями, как род, именной класс, число, определенность, падеж, отчуждаемая/неотчуждаемая принадлежность, определяющими набор форм С. или согласуемых с ним при словоизменении частей речи. Так, в рус. яз. С, обладающее такими спец. синтакснч. функциями, как функция дополнения и функция гл. члена атрибутивных конструкций с прилагательными и причастиями, сочетаемостью с предлогами, характеризуется вместе с тем набором морфологич. категорий: родом (как словоклассифицирую-щнм показателем), числом н падежом.
В тех языках, где части речи обладают морфологич. признаками, именно эти признаки задают соотношения отд. классов слов, при этом С. выступает в качестве ядра именных частей речи, противопоставленных глаголу (глагольным частям речи). Так, в языке таос С. характеризуется категориями рода, числа, принадлежности и падежа (абсолютный, объектный, звательный). Наряду с С. к имени относятся числительные, указат. местоимения и прилагательные. Числительные могут различаться по роду, но не изменяются по числам, падежам или принадлежности; указат. местоимения различаются по роду и числу, но не изменяются по падежам и принадлежности;
прилагательные (они употребляются только в предикативной функции) согласуются с именем по роду и числу, но выступают только в абсолютной форме (падеже) и не изменяются по принадлежности. Т. о., все именные классы слов могут быть определены как в том или ином виде «дефектные» С.
Морфологич. признаки имеют легко выделяемое внеш. выражение, и поэтому в языковом сознании носителей флективных языков они играют наиболее существенную роль; С. воспринимаются прежде всего как класс тех слов, к-рые склоняются и детерминируют (в рамках именных категорий) согласуемые с ними части речи. Это языковое сознание находит отражение в грамматич. традиции, в к-рой морфологич. признаки кладутся в основу классификации частей речи. Данная традиция также восходит к античности и находит свое логич. развитие в т. наз. грамматической, или формальной, классификации частей речи (Ф. Ф. Фортунатов, Д. Н. Ушаков и др.), когда С. определяются как «склоняемые слова, т. е. слова с формами словоизменения, называемого склонением» (Фортунатов). Недостаточность морфологич. подхода к флективным языкам яснее всего обнаруживается при обращении к несклоняемым С. (типа рус. «кенгуру»), к-рые при формальной классификации попадают в одни класс с предлогами, союзами и междометиями. Очевидная для носителя рус. яз. принадлежность таких слов, как «кенгуру» или «метро», к тому же классу, что и «стол», «бык», показывает, что именно синтактико-се-мантич. признаки служат основой выделения С, тогда как морфологич. признаки являются вторичными, дополнительными. Как отмечал Л. В. Щерба, «едва ли мы потому считаем стол, медведь за существительное, что они склоняются: скорее мы потому нх склоняем, что они существительные». Морфологич. подход недостаточен и для лингвистич. типологии.
С. может противостоять др. частям речи и по набору словообразоват. аффиксов, причем функцией ряда аффиксов может быть образование С. от др. частей речи, ср. аффиксы отглагольных С. (напр., в рус. яз. -ание, -еиие), аффиксы отадъективных С. (напр., -ость). Дополнит, отличием С. от др. частей речи может служить его фонетич. структура (напр., в языке йоруба С. начинаются с гласного, а глаголы — с согласного).

Суданские языки

СУДАНСКИЕ ЯЗЫКИ — классификационный термин, употреблявшийся в африканистике в 1-й пол. 20 в. и определявший языки, распространенные в зоне географического Судана — терр. к Ю. от Сахары, простирающейся от Гвинейского побережья иа 3, до Эфиопского нагорья на В. Термин предложен К. Майн-хофом (1905), к-рый сгруппировал все языки Африки в 4 генетич. объединения: хамитские языки, С. я., банту языки и семитские языки. Осн. вклад в классификацию, описание и сравнит, изучение С. я. (с попыткой реконструкции пра-суданского яз.) внес в 1910—30-х гг. Д.   Вестерман.
В классификации Вестермана, делившего афр. языки на 3 крупные семьи (кой-санские языки, негрские и хамито-семитские), С. я. включаются в негрские как генсалогич. семья наряду с банту и нилотскими языками. Вестерман полагал, что единство С. я. (и шире — негрских) обусловлено лежащим в их основе общим субстратом (называемым им ни-гритским), к-рый под воздействием разл. этносов и языков разделился иа 3 ветви — суданскую, банту и нилот-скую. В составе С. я. выделялись 4 крупные группы: нигритские, манде, языки с классами (полубанту), языки внутр. Судана. Наиболее компактной в генетич. отношении была группа манде, хотя исследования 2-й пол. 20 в. внесли значит, коррективы в классификацию этих языков (см. Манде языки). Весьма пестрой по составу оказалась группа нигритских языков, среди к-рых в качестве подгрупп находились нубийские языки (ныне относящиеся к нило-сахарским языкам,) языки ндого, занде, банда, гбайя, саиго, мбум, чамба и др. (относимые ныне к адамауа-восточным языкам), ква языки
(включаются ныне в виде подсемьи » нигеро-конголезскйе языки). Группа языков с классами также содержала разнообразные общности от кордофанских языков до западноатлантических языков, включая языки Камеруна и Нигерии, расположенные в басе. pp. Бенуэ и Кросс, гур языки и в качестве особой подгруппы язык фула; отд. подгруппой входили в эту группу и т. иаз. остаточные языки-Того.
Этот массив языков, чья генетич. связанность подтверждается, существенно' перегруппирован в классификациях Дж. X. Гринберга и его последователей. Так, кордофан. языки выделены в отд. семью в составе макросемьи конго-кордо-фанских языков, языки Того объединены с ква; языки центр. Камеруна и зап. Нигерии перераспределены по новым подгруппам в составе подсемьи бенуэ-конго-лезских языков. Нек-рые языки получили новую таксономич. характеристику, напр. сонгай, относимый Вестерманом вначале к гур (1927), позже (1940) к ннг-ритским (в виде отд. подгруппы), включается в ннло-сахарские (см. Сонгай-зар-ма языки); иджо, условно причисленный к ква, сближается с беиуэ-конголезскими, положение фула как члена зап.-атлантич. подсемьи было определено самим Вестерманом в 1952. В группе языков внутр. Судана также совмещались языки, требующие ныне разл. генетич. характеристик; сред» них были кордофанские без классов (ныие кордофан. семья), канури (ныне один из сахарских языков), мун-данг, мумуйе, юнгур и др. (ныне ада-мауа-восточные), группа хауса-котоко (ныне чадские языки) и т. п. В целом совокупность С. я. была в классификации Гринберга распределена между 3 семьями: коиго-кордофанской, нило-сахарской и афразийской, причем первая семья вобрала большую часть С. я. и ее внутр. классификация у Гринберга в значит, мере отражает вестермановскую (особенно для зап.-судан. языков), хотя целый ряд генетич. сближений языков у Вестермана не подтвердился. Одна из заслуг Вестермана в изучении С. я. состоит в том, что он показал близость многих из них к языкам банту, и это отразилось в классификации последних Гринбергом (см. Бантоидные языки).
Возникшая в 50-е гг. необходимость пересмотра классификации Вестермана и прежде всего самого понятия С. я. объясняется тем, что эта классификация, генеалогическая по замыслу, базировалась в значит, мере не на генетических, а на типологических (и отчасти географич.) критериях. Как при выделении крупных объединений, так и при их внутр. членении Вестерман широко использовал такие структурные черты, как наличие или отсутствие именных классов, фонологич. тонов, особых классов фонем (напр., имплозивных или лабио-велярных), сингармонизма, того или иного порядка членов предложения и адъективных, нуме-ративных и генитивиых конструкций, преобладания суффиксации или префиксации и т. п. Определение каждой семьи или группы сопровождалось подробным перечислением характерных для нее ти-пологич. признаков, и это описание сохраняет свою ценность независимо от того, какая геиеалогич. характеристика дается ныне той или иной выделенной Вестерманом группе языков; к 50-м гг. сам Вестерман стал относиться критически к термину «С. я.», что нашло отражение в его классификации 1952, где геиеалогич. группировка языков осуществляется с большой осторожностью и наряду с очевидными геиетич. объединениями типа ква, гур есть много т. наз. изолированных групп н языков, чья генетич. принадлежность либо гипотетична, либо требует выяснения.

Структурная лингвистика

СТРУКТУРНАЯ  ЛИНГВИСТИКА —совокупность воззрений на язык и методов его исследования, в основе к-рых лежит понимание языка как знаковой системы (см. Знак языковой) с четко вы-делимыми структурными элементами (единицами языка, их классами и пр.) и стремление к строгому (приближающемуся к точным наукам) формальному описанию языка. Свое название С. л. получила благодаря особому вниманию к структуре языка, к-рая представляет собой сеть отношений (противопоставлений) между элементами языковой системы (см. Система языковая, Оппозиции языковые), упорядоченных и находящихся в иерархич. зависимости в пределах определ. уровней (см. Уровни языка). Структурное описание языка предполагает такой анализ реального текста, к-рый позволяет выделить обобщенные инвариантные единицы (схемы предложений, морфемы, фонемы) и соотнести их с конкретными речевыми сегментами на основе строгих правил реализации. Эти правила определяют границы варьирования языковых единиц в речи, допустимого с т. зр. сохранения ими самотождественности, т. е. фиксируют набор допустимых синонимич. преобразований единицы языка. В зависимости от уровня анализа правила реализации формулируются как правила позиционного распределения конкретных вариантов единицы, напр. принцип дополнит, дистрибуции в фонологии и морфологии (см. Дистрибутивный анализ), илн как трансформационные правила в синтаксисе (при трансформационном анализе), регулирующие переход от инвариантной глубинной структуры предложения к множеству ее реализаций (поверхностное представление). На базе С. л., с перемещением исследоват. интересов от стдтич. представления структуры языка к динамическому, развилась порождающая грамматика (см. Генеративная лингвистика); идеи структурного анализа языка во многом определили постановку и решение задач, связанных с машинным переводом (см. Автоматический перевод). Сочетание С. л. с типологией привело к возникновению структурной типологии, исследующей общие закономерности строения отд. фрагментов языковой системы н языка в целом (см. Типология лингвистическая,    Универсалии    языковые). С. л. открыла дорогу для широкого проникновения в яз-знание матем. методов исследования (см. Математическая   лингвистика).
С. л. сложилась в 20—30-х гг. 20 в. как особое направление, отличное от господствовавшего в кои. 19 в. младограм-матич. направления (см. Младограмма-тизм), с его исключит, вниманием к истории языковых элементов, и отличное от традиционного описания грамматики, с ее нестрогим понятийным аппаратом и«пред-взятостью» в описании языков любых структур посредством понятии грамматики латыни и осн. европ. языков. С. л. рождалась из поисков более последоват. системы осн. понятий яз-знания и из стремления разработать столь же строгие методы синхронного описания (см. Синхрония) совр. языков, каким был сравнит.-ист. метод для сравнит.-ист. яз-знания. Первая попытка строгого описания языка была предпринята еще др.-ннд. ученым Панини (см. Индийская языковедческая традиция), в ср. века это нашло выражение в построении всеобщей рациональной грамматики (см. Универсальные грамматики) и в филос.-лингвистич. опытах Р. Декарта и Г. В. Лейбница. На возникновение С. л. значит, влияние оказали труды И. А. Бодуэна де Куртенэ, Ф. Ф. Фортунатова, О. Есперсена, Э. Сепира, Л. Блумфилда и особенно ф. де Соссюра (см. Женевская школа), деятельность Московского лингвистического кружка (созданного 1915), в к-ром формировались взгляды одного из создателей и ведущих теоретиков С. л.— Р. О. Якобсона. Заметную роль в формировании С. л. сыграла рус. формальная школа в лит-ведении, в частности ОПОЯЗ (работы Е. Д. Поливанова, Л. П. Якубинского, Ю. Н. Тынянова, Б. М. Эйхенбаума, С. И. Бернштейна), а также труды В. Я. Проппа, Б. В. То-машевского, О. М. Брика. В 20—40-х гг. сложились школы С. л., сыгравшие существ, роль в разработке ее концепций и методов: пражская (см. Пражская лингвистическая школа), копенгагенская (см. Глоссематика), американская (см. Дескриптивная лингвистика), лондонская школа; в СССР в русле идей С. л. развивались концепции ленинградской топологической школы и московской фонологической школы, представители к-рых (особенно последней") разрабатывали не только проблемы фонологии, но и грамматики н общей теории языка. Эти школы, однако, не исчерпывают всего разнообразия концепций, разработанных в рамках С. л. Мн. ученые, не принадлежа к определ. школе, внесли важный вклад в развитие теории С. л.: А. Мартине (разработка теории языка в аспекте «система — функция», создание функциональной лингвистики, применение системно-структурного анализа в ди-ахроиич. фонологии), Э. Бенвенист (проблемы языкового знака, грамматич. структуры языка), Л. Теньер (разработка структурного синтаксиса), А. В. де Гроот (проблема грамматич. единиц, структурная грамматика), Е. Курилович (теория знака, теория грамматич. структуры, создание структурной диахронич. морфологии) и др. В СССР разл. аспекты С. л. развивали А. А. Реформатский (знаковая теория языка, методы С. л., фонология), И. И. Ревзии (общая теория моделирования, фонология, грамматика), А. А. Хо-лодович (общая и грамматич. теория), Ю. К. Лекомцев (фонологи.?, грамматика, теорвя метаязыка), Т. П. Ломтев (общая теория, фонология); обсуждение теоретич. вопросов С. л. и практич. применение структурных методов содержатся в трудах Ю. Д. Апресяна, Н. Д. Арутюновой, Т. В. Булыгиной (Шмелевой), В. Г. Гака, А. А. Зализняка, В. А. Зве-гинцева, Вяч. В. Иванова, Г. А. Климова, Ю. С. Мартемьянова, И. А. Мельчука, Т. М. Николаевой, В. М. Солнцева, Ю. С. Степанова, В. Ю. Розенцвей-га, В. Н. Топорова, Б. А. Успенского и др.
В развитии С. л. имеется неск. этапов. Первый этап (примерно до 50-х гг.) характеризовался повышенным, а в нек-рых случаях исключит, вниманием к структуре плана выражения как более доступной строгому описанию, что приводило к забвению содержат, стороны, преувеличению роли отношений между элементами системы и игнорированию самих элементов как языковых сущностей. С. л. критиковалась также за слишком статичное и «правильное» представление системы языка, игнорирование социальных и пси-хологич. факторов функционирования и вариативности  языка.
С 50-х гг. начинается второй этап развития С. л., для к-рого характерен поворот к изучению плана содержания и к ди-намич. моделям языка (в частности, развивается трансформационный анализ в грамматике; см. Трансформационный метод). Методы и приемы анализа, разработанные первоначально в фонологии, переносятся в грамматику и семантику (см. Компонентного анализа метод). Принципы и методы С. л. начинают применяться в сравнительно-ист. яз-знании (в работах Якобсона, Мартине, Курило-вича, У. Ф. Лемана, Э. А. Макаева, Т. В. Гамкрелидзе, Иванова, В. К. Журавлева, В. В. Мартынова, В. А. Дыбо, В. Мажюлнса и др.). Вместе с тем расширение фронта исследований и одновременное применение наряду со структурными методами также иных приемов и методов исследования привело к тому, что С. л., углубив наши представления об устройстве языка, разработав аппарат строгого описания его системы, «раст-ворилась> в новых направлениях, вызванных к жизни новыми теоретич. поисками.
С 70-х гг. С. л. перестает существовать как обособленное направление, противостоящее «традиционному» яз-знанню; разработанные С. л. методы исследования наряду с другими применяются и в др. лиигвистич. дисциплинах (психолингвистике, социолингвистике и др.). С. л. повлияла на развитие структурных методов исследования в др. гуманитарных науках — лит-ведении,        искусствозна-
нии, этнологии, истории, социологии, психологин. Именно на почве этих наук сформировался структурализм как фи-лос.-методологич. основа конкретно-науч. гуманитарных исследований (известный также как «французский структурализм», т. к. его создание и развитие связывается с именами К. Леви-Строса, Р. Барта, М. П. Фуко, Ж. де Лакана); структурализм испытал влияние разл. бурж. философий (неокантианства, феноменологии Э. Гуссерля, логнч. позитивизма). Структурализм в этом смысле следует отличать от С. л. как особого этапа в развитии лиигвистич. мысли, связанного с переходом от эмпирического «атомистического» описания фактов языка к их системному осмыслению. Основу этого перехода составило использование структурного анализа, моделирования, формализации лиигвистич. процедур. К тому времени, когда идеи структурализма в гуманитарных науках усиленно разрабатывались (иач. 70-х гг.), четкие контуры лиигвистич. структурализма как особой системы науч. воззрений иа язык оказались уже размытыми, осн. понятия п принципы С. л. стали составной частью общей теории языка.

Стиль

СТИЛЬ (от лат. stilus, stylus — остроконечная палочка для письма, манера письма) в языкознании — 1) разновидность языка, закрепленная в данном обществе традицией за одной из наиболее общих сфер социальной жизни и частично отличающаяся от др. разновидностей того же языка по всем основным параметрам — лексикой, грамматикой, фонетикой; то же, что С. я з ы к а. В совр. развитых нац. языках существуют 3 наиболее крупных С. языка в этом значении: а) нейтральный, б) более «высокий^ книжный, в) более «низкий», разговорный (или фамильярно-разговорный, или разговорно-просторечный); 2) то же, что функциональный стиль; 3) общепринятая манера, обычный способ исполнения к.-л. конкретного типа речевых актов: ораторская речь, передовая статья в газете, научная (не узкоспециальная) лекция, судебная речь, бытовой диалог, дружеское письмо и т. д.; С. в этом смысле характеризуется не только набором (параметрами) языковых средств, но и композицией акта; 4) и н-дивидуальная манера, способ, к-рым исполнены данный речевой акт или произведение, в т. ч. литературно-художественное (ср., напр., «С. вашего выступления на собрании>; «язык и С. ранних стихов Лермонтова»); 5)то же, что языковая парадигма эпохи, состояние языка в стилевом отношении в данную эпоху (ср. выражение «в С. русского литературного языка 1-й половины  19 века»).
Несмотря на различия приведенных пяти пониманий С, в каждом из них присутствует осн. общий инвариантный признак: С. всегда характеризуется принципом отбора и комбинации наличных языковых средств, их трансформаций; различия С. определяются различиями этих принципов. Каждый С. характеризуется нек-рыми дифференциальными признаками, отличиями от другого, сопоставимого с ним, т. е. отклонениями. Этот признак достигает максимума в индивидуальном С., к-рый есть «мера отклонения от нейтральной нормы». Кроме того, «изнутри» С. характеризуется нек-рыми постоянными компонентами, «интегральными признаками», к-рые тоже достигают максимума в индивидуальном С, приводя к его определению как «высшей меры соразмерности и сообразности». Понятие отбора, в свою очередь, предполагает представление о том, что является правильным, с чем следует сравнивать отклонения,— понятие нормы (см. Норма языковая). Понятие комбинации предполагает понятие о соразмерности, гармонии. Т. о., С. является категорией не только исторической, но и субъективно-объективной, поскольку в истории изменяются как объективные материальные элементы С, так н субъективные принципы их отбора и комбинации. Есть случаи, когда нац. язык (напр., эстонский) не имеет четких границ  между  стилями.
В истории С. с т. зр. материального состава элементов три оси. С. языка имеют 3 разл. ист. источника. В совр. европ. языках книжный С. обычно восходит к лит.-письм. языку предшествующего периода, нередко иному, чем повседневный разг. язык осн. массы населения. Так, книжный С. в странах ром. речи — Франции, Италии, Испании и др.— восходит к латыни как лит. языку средневековья по составу лексики и частично синтаксиса; англ. яз. в его книжном С. в этом отношении также восходит к латинскому и частично французскому языкам средневековья. Книжный С. во всех слав, языках во многом восходит к старослав. (церковнослав.) языку — лит. языку средневековья. Вместе с тем в ром. и слав, языках опре-дел. роль играл лит. язык на иац. основе, напр. язык героич. эпоса во Франции и Испании, язык летописания и др. письм. документов в Киевской Руси; при этом вопрос о соотношении двух языков в Киевской Руси и др. рус. гос-вах средневековья остается дискуссионным.
Нейтрально-разг. С. восходит к обще-нар. языку, в особенности к языку гор. части населения. Фамильярно-прост. С. имеет своим источником язык гор. низов и крест, диалекты, а также языки проф. групп, жаргоны — ремесленников, солдат, студентов и т. д.
На системе С. сказывается их лит. обработка и кодификация. Так, нормализация франц. лит. языка в 17 в., в эпоху лит. классицизма, способствовала жесткой кодификации письм. речи и ее отличию от разговорной по принципу «никогда не пишут, как говорят»; поэтому нейтральный С. франц. яз. был закреплен в его близости к книжной, письм. речи. Норма же рус. лит. языка складывалась в кон. 18 — нач. 19 вв., в эпоху Пушкина, эпоху становления лит. реализма, благодаря чему в книжный С. гораздо шире были допущены демокра-тич. элементы языка, а нейтральный С. оказался приближенным к разг. речи.
Прообраз трех С. языка существовал уже в лат. яз. Др. Рима: 1) urbanitas — речь самого г. Рима (Urbs), считавшаяся образцом; 2) rusticitas (от rusticus — деревенский, сельский) — речь сел. местностей, не вполне правильная, «неотесанная»; 3) peregrinitas (от peregrinus — чужеземный), воспринимавшаяся римлянами как неправильная лат. речь отдаленных рим. провинций, из к-рой впос-ледствии  развились  ром.   языки.
У трех С. был и др. источник, тоже трехчастный: три осн. жанра тогдашней словесности—«низкий», «средний» и «высокий». В Риме они обычно ассоциировались с тремя разл. жанровыми циклами произв. Вергилия — «Буколики» (букв.— пастушеские стихотворения), «Георгикн» (букв.— земледельческие стихотворения), «Энеида» — героич. эпич. поэма. Соответственно трем жанрам не только слова, ио и обозначаемые ими предметы, а также имена собственные должны были быть различны. Это стилевое различие имеет более древний аналог — различие языков эпоса и трагедии («высокий»), лирики («средний»), комедии («низкий») в Др. Греции, к-рое, в свою очередь, восходит, по-видимому, к еще более древним различиям сакрального, в т. ч. поэтического, языка и языка обыденного общения. «Теория трех стилей» была особенно актуальной в Европе в эпоху лит. классицизма 17—18 вв. В России ее разрабатывал М. В. Ломоносов (см. Язык художественной литературы).
В истории С. с т. зр. принципов отбора наиболее древним принципом различия С. оказывается социальный престиж, прямо соответствующий понятиям-оценкам «высокий», «средний», «низкий» слов и предметов, к-рые словами обозначаются. Изъясняться в высоком стиле значило изъясняться высоким слогом и о высоких предметах; одновременно высокий стиль речи указывал на высокое обществ, положение говорящего. Практика языковых оценок речи, принятых в Др. Риме, удерживается вплоть до нового времени. Так, согласно определению грамматиста 17 в. К. де Вожла (Франция), «хорошее употребление языка», или «добрый обычай»,— это «манера говорить самой здравой части королевского двора, в соответствии с манерой писать самой здравой части писателей данного времени». «Добрый обычай» в совр. терминологии соответствует нейтральному и книжному С, или языковой норме в самом жестком смысле слова. В определении Вожла содержится н др. важный признак — «сообразность» речи, ее соответствие социальному положению говорящего. Т. о., «низкая» речь крестьянина не отвечает «доброму обычаю», но отвечает «сообразности».
В 19 в. везде, где имела место общая демократизация обществ, жизни, понятие нормы расширяется, и «низкий» С, естеств. речь демократич. слоев населения, включается в норму в широком смысле, в систему С. лит. языка. Диал. речь и жаргоны остаются за пределами нормы. Однако признак социального престижа сохраняется; в известной мере это дает себя знать даже в определении нормы в сов. иауч. лит-ре 30—40-х гг.,   ср.: «Норма определяется степенью употребления при условии авторитетности источников» (Е. С. Истрина). В лиигвистич. лнт-ре 80-х гг. в развитых странах, в соответствии с развивающейся структурой общества, признак «высокой» или «низкой»социальной оценки постепенно исключается из понятия нормы языка и соответственно из оценки С; ср. применительно к совр. рус. языку, где норма— правила речи, «принятые в обществ.-речевой практике образованных людей» (однако этот признак сохраняется для   совр.   франц.   языка).
Параллельно этому происходит разделение таких признаков С, как слово и его предметная соотнесенность; последний признак исключается из определения С: в совр. лит. языках в любом С. языка можно говорить об одной и той же действительности, одних и тех же предметах. Этому способствуют развитые синоии-мич. ряды (см. Синонимия), сложившиеся из разл. источников (напр., в рус. яз. старославянизмы и исконно рус. лексика: «битва» — «сражение», «бой» — «стычка», «лик» — «лицо» — «физиономия», «метать» — «бросать» — «кидать», «швырять» и т. п.).
Понятие С. как индивидуальной манеры речи или письма оформляется в 18 в. и достигает расцвета в эпоху лит. романтизма в связи с развитием понятия индивидуального «гения» — человека-творца, писателя, художника. В 1753 Ж. Л. Л. Бюффон формулирует след. определение С: «Знания, факты и открытия легко отчуждаются и преобразовываются... эти вещи — вне человека. Стиль — это сам человек. Стиль не может ни отчуждаться, ни преобразовываться, ни передаваться». Это определение, отражающее одну из объективных сторон явления «С», играет большую роль в литературоведч. стилистике. Во франц. лингвистике на его основе определяются задачи стилистики в целом.
В 19 в., в связи с осмыслением многообразных речевых функций человека (бытовая речь, публичное выступление, речь в суде и т. п.) возникает понимание С. как переменной величины, как языкового приспособления человека к обществ, среде (А. И. Соболевский, 1909). Этому пониманию отвечает в опрелел. мере понимание С. как общепринятой манеры исполнения речевых актов. Наиболее полно С. в этом понимании исследуется в теории речевых актов как одно из условий их успешности (см. Прагматика).
В 50—70-х гг. 20в., в связи с развитием истории науки, истории человеческого познания, было сформулировано общее для науки, иск-ва и языка понятие С. как «С. мышления, миропонимания». В этом значении используются разные термины: «эпохэ» (М. П. Фуко), «письмо» (применительно к худож. лит-ре, Р. Барт), «парадигма» (применительно к науке и науч. С, Т. Кун). Но наиболее общим и удачным термином и здесь остается «С», в соответствии с определением М. Борна (1953): «...существуют... общие тенденции мысли, изменяющиеся очень медленно и образующие определенные философские периоды с характерными для них идеями во всех областях человеческой деятельности, в том числе и в науке... Стили мышления — стили не только в искусстве, но и в иауке».

Средиземноморские языки

СРЕДИЗЕМНОМОРСКИЕ    ЯЗЫКИ —условное обозначение древних неиндоевропейских языков Юж. Европы и островов Средиземного м., генетич. принадлежность к-рых остается невыясненной. Представлены надписями, глоссами, субстратными словами, ономастикой. Единств, живым представителем С. я. считается баскский язык.
Памятники С. я. от кон. 3-го тыс. до н. э. до первых веков н. э. написаны тремя типами письменности — иероглифической, слоговой и буквенной. На основании памятников С. я. подразделяются на 3 ареала: доиндоевроп. языки Вост. Средиземноморья, дороманские не-индоевроп. языки Италии и доиидоевроп. языки Пиренейского п-ова. Догреч. не-индоевроп. языки Вост. Средиземноморья объединяют язык критской иеро-глифич. письменности (о. Крит, кон. 3-го — нач. 2-го тыс. до н. э.), язык рисуночной письменности Фестского диска (о. Крит, 17 в. до н. э.), язык критской линейной письменности А (о. Крит, 16 в. до н. э.), кипро-мпнойскнй ял. (засвидетельствован на о. Кипр в надписях, представляющих разновидность линейного письма, 15—14 вв. до и. э.), этеокнпр-скнй (язык негреч. слогового письма с о. Кипр, 6 в. до н. э.). Структура зтих языков из-за трудностей дешифровки и интерпретации языксвых памятников пока не поддается раскрытию (см. Критское письмо).
К ненидоевроп. доромаиским языкам Италии относятся этрусский язык (памятники с 8 в. до и. э.) и ретийскпй яз. (ок. 100 надписей 3—1 вв. до и. э. из сев. Италии, выполненных алфавитом «севср-ноэтрусского> типа). К ним близок язык надписи на стеле с о. Лемнос, географически относящийся к Эгейскому региону. Для всех трех предполагается существование особой тиррен. группы языков. В фонетике их характеризует отсутствие звонких взрывных и наличие глухих взрывных и придыхательных, отсутствие <о> в системе вокализма этрусского и ретийского языков. В морфологии их объединяет наличие общих формантов в системе имени: -s в ретийском и .мем-носском языках, -si во всех трёх, глагольного форманта -ake, -axe в ретийском. -ке в этрусском, тождество этрус. и лемнос. формантов -eis, -si, -ai, -aith. Отмечен ряд лексич. общностей: ретийское lu-pun, этрус. lupu, lupuke 'умирать', жить в прошлом', лемнос. avs, этрус. avil 'год', лемиос. nafoth, этрус. nefs 'племянник' и др. Нек-рые исследователи (И. М. Дьяконов) отмечают общие черты этих языков с хуррит. яз. (глагольные окончания -ае, -aez, т. наз. абстрактные окончания, предположительно в системе имеин, -s (-si), наслоение равнозначных аффиксов, т. наз. морфологич. редетерминация).
К доиндоевроп. языкам Пиренейского п-ова относятся иберский и южнолузи-танский языки. Ибер. яз. засвидетельствован в иадписяк 4—3 вв. до и. э. в двух разновидностях — сев.-восточной, отмеченной на терр. вдоль побережья Средиземного м. (от г. Безье в юж. Франции до г. Валенсия и далее в глубь Кастилии), и южной (между г. Аликанте и вост. Андалусией). Ибер, письмо, созданное на основе греч. алфавита с элементами пунич. графики, приспособлено для передачи как отд. звуков, так и слогов. Фонетич. система нбёр. яз. характеризуется наличием гласных а, е, i, о, сонантов 1, г, т, п, звонких взрывных Ь, d, g, глухих р, t, k, придыхательных h, th, спирантов s, s, z. О морфологии известно немногое: формы глагола еЬап, еЬапеп с неясным грамматич. значением и с семантикой 'умер' или 'погребен', постпозитивный элемент mi с вероятным значением посесспвностн. Попытки истолкования ибер, надписей с помощью баскского яз. не дали результатов. Южнолу-зитан. яз. представлен надписями на варианте ибер, письма, обнаруженными в Португалии, на Ю.-З. п-ова. Структура языка этих надписей не установлена.
Существует расширенное понимание С. я., при к-ром они объединяют, помимо названных, также отд. кавк. языки и иек-рые древние языки Передней Азии, не принадлежащие к к.-л. известной языковой семье. Предположения о гене-тич. связях С. я. в широком смысле не подкрепляются надежными обоснованиями.
Изучение С. я. началось в кон. 19 в. Первое систематич. исследование реликтовых доиндоевроп. языков Средиземноморья принадлежит П. Кречмеру, к-рый выдвинул теорию ретотиррен. языковой общности, охватывающей этрусский и ре-тийский языки, а также пеласгийский (позже В. Георгиев уставовил его индоев-роп.   характер).
Прогресс в изучении этрус. яз.— важнейшего звена С. я.— позволил уточнить геиетич. связи ряда С. я.: X. Рикс установил близость этрус. и лемнос. языков, М. Лежён обосновал геиетич. связи обоих с ретийским яз.
Наиболее существ, вклад в изучение др.-пиренейских языков внес А. Товар, представивший их комплексное историко-филологич. и лингвистич. описание. И. Хубшмид по данным топонимии н субстратной лексики в ром. языках составил собрание доиндоевроп. лексики языков Средиземноморья.
Большую роль в изучении С. я. сыграли работы Георгиева, к-рый уточнил само понятие С. я. и выдвинул ряд новых тео-ретич. положений. Он доказал индоевроп. характер догреческого (пеласгийского) слоя греч. яз., исключив его тем самым из С. я. Однако его концепция об индоевропейском (позднехеттском) характере этрус. яз. оценивается большинством исследователей   как   необоснованная.
В СССР проблемой С. я. занимался Н. Я. Марр, выдвинувший ненаучную теорию «пережиточных яфетических» языков Средиземноморья, «не дошедших до полного нндоевропеизма». В сер. 20 в. изучением С. я. занимаются И. А. Хар-секпн (гл. обр. проблемы письменности и языка атрусков), Дьяконов, выдвинувший гипотезу о структурной близости этрус. и хуррит. языков.

Спряжение

СПРЯЖЕНИЕ (лат. conjugatio) — глагольное формообразование, охватывающее всю парадигму глагола, всю совокупность его форм в пределах одной глагольной лексемы и выражающее соответствующие грамматические категории. Границы С. одного глагола зависят от того, как определяются границы глагольной лексемы. Так, в рус. яз. изменение по категории вида традиционно не включают в состав С. одного глагола, а рассматривают как образование производного глагола со своим отд. С; часто не относят к С. и образование причастий н деепричастий. Аналнтич. формы в составе С. иногда обозначают термином п е-рифрастическос С. В большинстве языков не все глаголы спрягаются одинаковым образом. Поэтому, наряду с общим понятием С, выделяют отд. С. (т. е. его типы, или модели) для отд. групп глаголов. В нек-рых случаях между такими типами наблюдается четкое семантич. противопоставление, в других же — лишь традиционная закрепленность отд. типа за определ. кругом глагольной лексики.
В нек-рых языках отрицательное С. (напр., в финском с отрицат. вспомогат. глаголом en 'я не...', et 'ты не...' и т. д. и неизменяемой по лицам и числам формой полнозначного глагола) противопоставлено положительному (утвердительному) С. Во ми. языках различают объектное и безобъектное (субъектное) С. Первое используется у перех. глаголов, употребленных с прямым дополнением (или только с определ. прямым дополнением — именем        собственным,
личным местоимением, существительным с определ. артиклем и т. п.), второе — у перех. глаголов, употребленных абсолютно (или с неопредел, дополнением), и у непереходных; ср. венг. tudom 'я знаю' (напр., этого человека) — tudok 'я знаю' (одного человека и т. п.), те-gyek 'я иду'. Иногда глагол в объектном С. ие только указызает своей формой на наличие дополнения, но и согласуется с ним в лице. Таково полиперс о-и а л ь но е (двух- и даже трехличное) С. в кавказских, палеоазиатских и нек-рых др. языках, отражающее в формах глагола лицо, число (также, в зависимости от языка, грамматич. род и класс) всех своих актантов — как подлежащего, так н дополнения (или двух дополнений — прямого и косвенного). Ср. абх. ды-з-беит 'его/ее (человека )-я-видел', н-з-беит 'то (вещь)-я-видел', и-бы-р-тоит 'то (вещь)-тебе (жен. род)-оии-дают', бы-р-на-тоит 'тебя (жеи. род)-им-то (не-человек)-дает'. Полиперсональное С. противопоставлено м о и о п е р-сональному (одноличиому), используемому   у   неперех.   глаголов.
В индоевропейских, семитских и мн. др. языках С. независимо от переходности / непереходности является моноперсональным и глагол согласуется в лице и числе (в ряде случаев и в роде) только с одним актантом — с подлежащим. Однако есть языки, в частности и нек-рые индоевропейские, в к-рых глаголы (кроме возвратных) вообще лишены согла-соват. категорий, т. е., спрягаясь по временам, наклонениям н т. д., не спрягаются по лицам и числам. Так, дат. skri-ver — наст. вр. глагола «писать* для любого лица ед. и ми. ч.: ср. jeg skriver 'я пишу', du skriver 'ты пишешь' и т. д. Особое личное С. возвратных глаголов выделяется в тех языках, в к-рых показатель возвратности изменяется по категориям лнца и числа. Ср. франц. je me trompe 'я ошибаюсь', tu te trompes 'ты ошибаешься', nous nous trompons 'мы ошибаемся' и т. д. (невозвратное je trompe значит 'я обманываю'). Специфич. чертами семантики отмечены и глаголы с неполным С, напр. безличные (дефектные по категории лица, числа, в соотв. формах и рода — ср. рус. «светает», «светало»).
Формальные разряды в С, ие связанные или слабо связанные с к.-л. семантич. группировками глаголов, широко представлены во мн. языках флективной типологии. В диахронич. перспективе такие конъюгационкые разряды оказываются отложениями разных этапов развития языка или следами утраченных семантич. различий прошлых эпох. В синхронном срезе они должны рассматриваться как параллельные способы передачи одного и того же содержания. Таковы тематическое и атематическое С. древних индоевроп. языков (противопоставлены наличием / отсутствием т. наз. тематич. гласного е / о перед личным окончанием, а отчасти и самими окончаниями), С. на -mi и на -hi в хеттском (ija-mi 'я делаю' — da-hi 'я беру'), четыре С. в латыни, различающиеся основообразующими гласными, более старое «с и л ь н о е» и позднейшее «слабое» С. в герм, языках (англ. to fall 'падать' — прош. время fell, но to call 'звать' — прош. время called) и т. д., а также С. глаголов более мелких формальных разрядов и т. наз. неправильных глаголов разных языков.
В древних слав, и совр. вост.-слав, языках, исходя из форм презенса, различаю1- два главных С.— первое (рус. «берешь», «берут») и второе («летишь», «летят») и, кроме того, остатки атематич. С. («ем», «ешь», «ест») и разноспрягаемые глаголы. В западио-и южнослав. языках в результате стяжения групп гласных (после выпадения интервокального j, ср. рус. диалектное «бы-ват» из «бывает») сформировался обширный класс глагольных основ с исходом на -а-, усвоивший в 1-м л. ед. ч. презенса окончание -гп по образцу атематич. глаголов и составивший новое, т*р-е т ь е спряжение (польск. czytam 'читаю'). Окончание -т распространилось и на др. типы основ (ср. в польск. яз. четвертое
С. umiem 'умею'), а в ряде слан, языков на все глаголы (ср. словен. nesem 'несу', vidim 'вижу', delam 'делаю'). Конъюга-ционные классы традиционно выделяли в слав, языках также по типам основ инфинитива, а позже — с учетом соотношения презентной и инфинитивной основы. Были предложены описания С. слав, языков, постулирующие принцип единой («полной») основы, «усекаемой» по определ. морфоиологич. правилам при образовании отд. групп форм: конечный гласный «полной основы» отбрасывается перед окончанием, начинающимся с гласного (рус. coca- + у —>• сосу), конечный j — перед суффиксом, начинающимся с согласного (nrpaj - + л -> играл), и т. д., а для ряда форм постулируются «более глубокие усечения» и разные дополнит,   правила.

Сочинение

СОЧИНЕНИЕ (паратаксис, координация) — синтаксическая связь грамматически равноценных единиц языка, из к-рых ни одна не может быть сведена на положение компонента другой, располагающая своей системой средств выражения— сочинительными союзами (см. Союз). Устанавливается между предложениями как частями сложного предложения, между репликами диалога, между самостоят, единицами сообщения. Как периферийный вид связи функционирует в простом предложении, где не имеет конститутивного значения, т. к. не создает новых синтаксич. позиций, а воспроизводит уже имеющиеся. Специфику С. иногда усматривают в его обратимости, или принципиальной возможности перестановки сочиненных предложений относительно друг друга (при сохранении союза на прежнем месте) без изменения смысла высказывания (А. М. Пешковский, О. С. Ахманова); на материале рус. языка этот критерий не выдерживает проверки, что отмечалось Н. Н. Дурново, С. О. Карцевским,
B.  В. Виноградовым и др. В синтаксисе сложного предложения С. обычно противопоставляется подчинению, однако строгой оппозиции между этими связями нет, поскольку функции их не соотносительны: подчинение выявляет разные виды смысловой зависимости следующих друг за другом  предложений,  тогда  как для
C.  данный аспект не актуален и его средствами не эксплицируется. В этом отношении С. не выходит за рамки бессоюзия или по меньшей мере «симультаиио» ему, т. е. совмещено с ним (Карцевский). Назначение С.— характеризовать последовательность предложений не с т. зр. иерархии, а с т. зр. распределения и координироваиности (преемственности, прерывистости и т. п.) реализующихся в ней смыслов. Осн. и универсальные разновидности сочинит, связи: соединительная, противительная, разделительная. Перекрывающиеся сочинением отношения смысловой зависимости при необходимости могут выявляться спец. лек-сич. средствами или собственно подчинит, союзами (в последнем случае обычно говорят о контаминации С. с подчинением); каждый отд. вид сочинит, связи ставит таким экспликациям свои границы.