Знаковые теории языка

ЗНАКОВЫЕ ТЕОРИИ ЯЗЫКА—совокупность теоретических положений (идей, гипотез) о строении языка, рассматриваемого как система знаков (см. Знак языковой), и об отношении его к внеязыко-вой действительности. 3. т. я. не исчерпывают всех аспектов языка. Понятие знака, восходящее к стоикам, изначально определялось как двусторонняя сущность, образованная отношением означающего (semainon) — звуковой речи — и означаемого (semainomenon) — значения, интерпретируемых соответственно как «воспринимаемое > и «понимаемое*. Определение знака как единства звуков н значения прошло через всю ср.-век. философию. В новое время теория о знаках человеческого языка была изложена в трудах В. Гумбольдта, сформулировавшего «закон знака >, к-рый вскрывал гл. универсальный принцип строения языков, механизм соединения значения и формы его выражения: это единство «коренится во внутреннем, соотнесенном с потребностями мыслительного развития, языковом сознании и в звуке >, к-рые взаимодействуют между собой (Гумбольдт В., Избранные труды по языкознанию, М., 1984\ с.  127).
Общие принципы знаковых концепций были сформированы на основе анализа свойств естественного языка одновременно разными науками — философией, логикой, математикой, психологией, лингвистикой в конкретных, специфических для каждой отрасли знаний целях, что позволяет разграничить знаковые теории по четырем науч. сферам: философской, логико-математнческой, психологической и лингвистической, хотя граница между иими относительна. Большое влияние на формирование 3. т. я. оказала семиотика. В «теории символич. форм» нем. философа Э. Кас-сирера (1923) язык рассматривается как одна из символич. форм наряду с религией, мифологией, культурой, наукой и т. п.
Логико-математическая линия представлена прежде всего работами Ч. С. Пнрса, к-рый разрабатывал особый вариант матем. логики, называемый «умозрительной или чистой грамматикой*. По характеру соотношения двух сторон знака Пирс выделил З'типа знаков: а) иконич. знаки, формируемые на основе подобия означающего и означаемого; б) зиаки-нндексы, создаваемые отношением смежности означаемого и означающего; в) знаки-символы, порождаемые установлением связи означающего и означаемого по условному соглашению. Связь двух сторон знака-символа не зависит от их сходства; такой знак обретает статус условного установления и всеобщего правила. Пирс показал, что для человеческого языка, его знаковой организации синтаксис (в частности, модели предложений) играет не менее важную роль, чем лексика и морфология. В духе логич. позитивизма эти идеи развивает Р. Карнап, работы к-рого («Логический синтаксис языка*, 1934, «Введение в семантику*, т. 1—2, 1942—43) оказали большое влияние на лннгвнстич. знаковые теории.
Науч. программа Карнапа и его последователей сводилась к формализации синтаксиса естеств. языка, к описанию последнего как строго упорядоченной, предельно формализованной дедуктивной системы —«исчисления* (calculus); значение языковых форм, как препятствующее процессу формализации и математизации, было исключено из иауч. исследования. В работах Карнапа понятие «знак*, будучи приспособлено к конкретным нуждам спец. области знаний, гл. обр. математики н физики, полностью трансформируется. Если все предшествующие концепции знака трактовали эту категорию как двустороннюю сущность, сформированную отношением формы знака (знаконоснтеля) и его значения, то в теории Карнапа «знак* (sign) был приравнен к «знаковому выражению* (sign expression) и тем самым сведен к форме знака, к односторонней сущности. Характерной чертой знака стало не свойство «замещать что-либо*, «репрезентировать (обобщенно) объекты реального мира*, а «принадлежать к системе, быть членом строго формалнзов. системы, исчисления*. Такое определение удовлетворяло оси. методологич. посылке логич. позитивистов — постулируемому ими одно-одноз-иачному соответствию языка и мира объектов (фактов), находящихся один к другому лишь в отношениях обозначения, а не отображения.
3. т. я. на бихевиористской основе (см. Бихевиоризм в языкознании) создал Ч. У. Моррис. В концепции Морриса язык интерпретируется как «целенаправленное поведение* (goal-seeking behavior), введено понятие «знаковая ситуация*, а знак определяется как сумма условий, достаточных для его формирования. Моррис ввел новое понятие системности знаков, разграничив последние по способу снгнификации на характеризующие (designators), оценочные (appraisors), предписывающие (prescriptors), идентифицирующие (identifiors) и знаки-форматоры (formators). Достижением теории Морриса явилось разграничение трех семнотич. сфер: семантики, снитактики и прагматики, однако в этой теории все факторы, составляющие знаковую ситуацию и знаковое значение (определяемые в терминах «стимул*, «реакция*), ставятся в зависимость только от субъекта, от его зм-пирич. опыта и данных его чувственного восприятия. Влияние бихевиористских знаковых теорий испытал Л. Блумфилд (см. Дескриптивная лингвистика), а работе Ч. К. Огдена и А. А. Ричардса «Значение значения* (1923) исходными понятиями являются «символ*, «мысль*, «вещь», известные лингвистам (в разной терминологии) как необходимые константы «семантич. треугольника* (см. Семантика). Огден и Ричарде разработали теорию знаковых ситуаций (sign situation), введя понятие внутреннего психологического и внешнего контекста. Для этой теории, в противоположность бихевиоризму Блумфилда, характерно акцентирование факта связи знакового выражения (sign expression) с ментальным, мыслит, образом вещи. В работе А. X. Гардинера «Теория речи и языка* (1932) язык интерпретируется как сумма (outcome) бесчисленных индивидуальных речевых актов. К знакам Гардинер относил только слова, определяя их как «фи-зич. субституты*, к-рые обладают значением и к-рые, как носители смысла, должны легко трансформироваться. К этому типу исследовании примыкает теория австр. психолога К. Л. Бюлера, пытавшегося в работе «Теория языка* (1934) дать аксиоматику языка. Он предложил разграничение лексикона иа слова-символы (Nennworter) и слова-указатели  (Zeigworter).
Первым лингвистом, применившим понятие знака к конкретному описанию языка, был Ф. де Соссюр (см. Женевская школа). Через призму знака, моделирующего взаимоотношение двух «аморфных масс* — цепи звуков и потока   мыслит,    содержания,— он    вскрыл
нек-рые существ, стороны механизма внутр. организации языка как системы. Рассматривая язык как «систему знаков, в которой единственно существенным является соединение смысла н акустического образа*, он предложил семантич. понятия «знак*, «значение*, «значимость* и др., применимые только к системе слов, т. е. к первичному этапу знакообразования. Ряд непоследовательностей его знаковой теории объясняется тем, что он исключил из рассмотрения реальный, функционирующий язык; напр., тезис о психич. характере обеих сторон знака проистекает из того, что физич. свойства словесного знака, обнаруживаемые только в актуальной речи, нм не рассматривались. Для 3. т. я. Соссюра характерно расплывчатое определение процесса и особенно результатов членнмости языка, гипертрофия формальной н особенно содержат, значимости (valeur) слов, игнорирование фактов объективной действительности и обществ.-ист. опыта человека и механизма порождения речевых единиц, что привело к обедненному моделированию естеств. языка, не учитывающему его сложную иерархическую структуру. Идеи Соссюра были подхвачены многими последующими структуральными направлениями (см. Глоссематика, Копенгагенский лингвистический кружок).
Другой подход к определению сущности языка и языкового знака и к методам их исследования представляла пражская лингвистическая школа. Языковой знак определяется «пражцами* как социальная сущность, служащая посредником между членами одного коллектива и понимаемая только на базе всей системы зна-чимостей, обязательной для всей языковой общности. Помимо двух постоянных факторов, детерминирующих языковой знак,— говорящего и слушающего — признается как необходимое условие семио-зиса (т. е. процесса порождения знака) наличие третьего — реальной действительности, к-рую знак отображает. Пражская школа испытала на себе влияние рус. лингвистич. мысли, особенно идей И. А. Бодуэна де Куртенэ (см. Казанская лингвистическая школа).
В противоположность знаковой теории Соссюра Э. Бенвенист предложил единую концепцию членения языка в виде схемы уровней лингвистич. анализа, определив естеств. язык как знаковое образование особого рода с двукратным означиванием его единиц — в системе средств (первичное означивание, собственно се-миологнч. принцип знакообразования) и в речи (вторичное означивание, принцип семантич. интерпретации речевых единиц).
Бенвеннст разграничил два разных, но взаимообусловленных этапа языкового семиознса: единицы первичного означивания (слова) должны быть опознаны, идентифицированы с предметами и понятиями, к-рые они обозначают; единицы вторичного означивания (предложения, высказывания) должны быть поняты, соотнесены со смыслами, к-рые они несут.
Идеи изучения синтактики и прагматики естеств. языка нашли также отражение в разработке знаковой теории дискурса в трудах Э. Бёйсенса («Les langages et le discours», 1943), Л. Прието («Sd-miologie de la communication et semiologie de la signification*, 1975). Идеи Р. Барта («Основы семиологии») о знаковых системах как носителях смыслов в контексте совр. европ. культуры разрабатываются   гл. обр.   применительно к   худож. текстам, в отвлечении от конкретных коммуникаций.
Философской основой 3. т. я. в сов. языкознании является диалектнч. материализм (см. Методология в языкознании, Философские проблемы языкознания), к-рый в противоположность ндеалистнч. истолкованию понятий «языковой знак» н «язык» утверждает, что языковые знаки и язык в целом являются средством абстрагированной мыслит, деятельности и общения людей в условиях материального производства; представления, понятия и суждения людей суть отображения объективной действительности, предполагающие сходство между мыслит, образом, формирующим основу значения данного языкового знака, и отображаемыми объектами. Теоре-тич. разработка проблем знаковое™ ес-теств. языка представлена трудами А. Ф. Лосева, Ю. С. Степанова, Л. О. Резникова, Л. А. Абрамяна, Э. Г. Аветяна, К. К. Жоля и др. Работы Лосева о знаковой природе языка посвящены критике знаковых теорий нек-рых зарубежных ученых, разработке методологич. основ 3. т. я., выработке аксиоматики и обоснованию билатеральности языковых знаков, системному описанию осн. семио-тич. категорий (знак,  символ).
Разрабатывая гносеология. вопросы семиотики, Резников, в отличие от неопозитивистов, определяет язык как «сложное материально-идеальное образование, сочетающее в себе по отношению к объективной действительности свойства обозначения и отображения». При этом процесс обозначения языковыми знаками подчинен   задачам   отражения.
Абрамян в работе «Гносеологические проблемы теории знаков» (Ер., 1965) определяет значение языковых знаков как «особое отношение между компонентами знаковой ситуации, а именно специфическое отношение знака к предмету обозначения, зафиксированное адресатом». Аветян в своей кн. «Природа лингвистического знака» (Ер., 1968), определяя сущность языкового знака в отличие от признаков, сигналов и символов, утверждает, что «начало зна ко вое ти —в замещении и обобщении вещей». Жоль в работе «Мысль, слово, метафора» (1984) пишет о смыслообразующей знаковой деятельности человека н раскрывает марксистское определение языка как целенаправленной деятельности человека, рассматривая ключевые вопросы 3. т. я. через призму понятий «сознание/мышление», «целесообразность/сознательность», ? «творчество/личность> и т. д.
Психофизиологическая основа членораздельной речи была обоснована русскими учеными И. М. Сеченовым и И. П. Павловым. Сеченов разработал ма-териалистич. концепцию о мозговых механизмах сознания н воли («Рефлексы головного моэга>) и, предвосхитив понятие об обратной связи как регуляторе поведения, создал строго детерминистскую теорию о сложных формах позна-ват. активности человека и познаваемости окружающего мира. Продолжателем идей Сеченова был Павлов, создавший учение о двух сигнальных системах действительности: сигналы первой (сенсорные), взаимодействуя с сигналами второй (речевыми), создают необходимые условия возникновения абстрактного мышления. Вторая сигнальная система Действительности стала основой знаковой репрезентации материального мира при помощи языковых знаков, что позволило человеку оперировать не самими предметами,    а    знаками,    их    замещающими.
Другим последователем Сеченова был пенхолог Л. С. Выготский, разработавший культурно-ист. теорию развития психики человека. В рамках, «ору дийно-знаковой» теории человеческой деятельности Выготский создал динамич. модель языка, основанную на главной посылке: «Мысль не выражается в слове, она совершается в слове». Идеи Выготского, понимание языка как целенаправленной знаковой деятельности разрабатывались его   последователями   А. Н. Леонтьевым,
A.  Р. Лурней и др.
Логико-матем. изучение знаковостн естеств. языка характеризуется применением к естеств. языку методов логич. формализации, матем. моделирования, вероятностно-статистич. приемов, позволяющих в разных целях формализовать его.
Исследования этого направления представлены в СССР как теоретич. работами     (Ю. К. Лекомцев,     Б. В. Бирюков,
B.  В. Мартынов), так н практич. приложениями, служащими непосредственно цели создания формализов. языков (языков программирования, информационных языков и т. п.). Естеств. язык исследуется как средство человеко-машинной коммуникации, он стал предметом изучения ми. прикладных дисциплин (Р. Г. Пиотровский, М. М. Лесохин, К. Ф. Лукья-ненков, Б. В. Якушин н др.; см. также Математическая лингвистика, Автоматическая обработка текста).
Специфика языка как знаковой системы особого рода и проблема мотивированности языкового знака были предметом дискуссий 1967 в Москве и 1969 в Ленинграде.
Общеметодологнч. и теоретич. вопросы о знаковой природе языка, такие, как «Знаковость языка и марксистско-ленинская теория познания» (В. М. Солицев), «Развитие человеческого мышления и структура языка» (Б. А. Серебренников), освещены в кн. «Ленинизм н теоретические проблемы языкознания» (1970). Проблемные вопросы о характере языковых знаков нашли отражение в серии трудов Ин-та яз-знания АН СССР «Общее языкознание», под ред. акад. Серебренникова. В т. 1 (1970), в главе «Понятие языкового знака», рассмотрены вопросы: сущность знаковой репрезентации, природа языкового знака и его онтология, свойства, особенности словесного знака, язык в сопоставлении со знаковыми системами иных типов, функциональные классификации знаков, отсутствие постоянного соответствия между типом означающего и типом означаемого, излишняя сигнализация, отсутствие прямой связи между единицами языковых планов и др.
В сов. лингвистич. лит-ре продолжает дискутироваться вопрос о двусторонио-сти/односторонности языкового знака, притом что представители как первой, так и второй точек зрения исходят из одних и тех же общеметодологнч. посылок в определении сущности языка. Первую точку зрения разделяет Серебренников, Ю. С. Степанов, В. А. Звегинцев, Ю. Н. Караулов, Мартынов, А. С. Мель-ничук, Б. Н. Головин, В. Г. Гак, Н. А. Слюсарева, Н. Д. Арутюнова, Т. В. Шмелева (Булыгина), А. А. Уфим-цева н др. Как одностороннюю сущность понимают языковой знак В. М. Солицев, В. 3. Панфилов, А. А. Ветров, П. В. Чес-ноков, Т. П. Ломтев н нек-рые др. Так, напр., Солнцев рассматривает знак как материальный предмет (в языке — звучание), социально используемый для указания   на   нек-рое   мыслит,   содержание
(в языке — значение), к-рый через посредство этого содержания (или значения) может указывать на нек-рую предметную область. То, на что указывает знак (означаемое), находится вне знака. В этом смысле, считает В. М. Солнцев, знак односторонен. С этой т. зр. слово как единство звучания н значения не является знаком, знаком является лишь звучание слова, а значение есть то, иа что это звучание указывает.
Противопоставление обоих названных подходов снимается при принятии концепции «уровней, градаций знаковостн» Ю. С. Степанова, к-рая выдвигает идею о том, что признаки фонем различают фонемы — односторонние единицы, являясь нх знаками, фонемы различают морфемы — двусторонние единицы, являясь знаками последних, и т. д. (см. также Уровни языка).

Звукосимволизм

ЗВУКОСИМВОЛИЗМ (звуковой символизм, фонетический символизм, символика звука) — закономерная, не произвольная, фонетически мотивированная связь между фонемами слова и полагаемым в основу номинации незвуковым (неакустнческим) признаком денотата (мотивом). Звукоснмволич. слова (идеофоны, образные слова) особенно часто обозначают разл. виды движения, световые явления, форму, величину, удаленность объектов, свойства их поверхностн, походку, мимику, физиологическое и эмоциональное состояние человека и животных, напр. англ. totter 'идти неверной походкой; трястись, шататься', кхмер. тотре:т-тотроут 'ходить пошатываясь', лат. bulla 'водяной пузырь', нндонез. bulat 'круглый'. Разработаны методика опознания звукоснмволич. слов, критерии их выделения (вариативность, редупликация, экспрессивная гемннация, типологии, сходство звукоснмволич. слов по языкам мира и др.). Звукоснмволнче-скимн являются не только те слова, к-рые ощущаются таковыми совр. носителями языка, но и те, в к-рых эта связь в ходе развития языка оказалась ослабленной (и даже на первый взгляд утраченной), но в к-рых с помощью метода фоносеман-тич. анализа данная связь выявляется (это верно и для слов звукоподражательных). Нек-рые ученые определяют 3. как такую связь между означаемым и означающим, к-рая носит не произвольный, мотн-виров. характер. Однако это определение не позволяет отличить фонетически моти-виров. слова, в к-рых действует 3., ни от слов, вторично (морфологически, семантически) мотивированных, ни от первично (фонетически) мотнвиров. слов, в к-рых действует звукоподражание. Звукоснмволич. основы в языках мира обладают чрезвычайно высокой продуктивностью. Выделяясь семантически и структурно, многие звукоснмволич. и звукоподражат. слова образуют особые разряды в составе глагола и др. частей речи.
Звукоснмволич. подсистема языка входит (наряду со звукоподражат. подсистемой) в звуконзобразит. систему языка. 3. в совр. языках носит статнстнч. характер. Различают 3. субъективный (связь между звуком и значением в психике человека) н объективный (связь между звуком и значением в словах языка). Важнейшие компоненты психофизнологич. основы 3.— синестезия н кинемнка. Синестезия — феномен восприятия, состоящий в том, что впечатление, соответствующее данному раздражителю и специфическое для данного органа чувств, сопровождается другим, дополнит, ощущением или образом, часто характерным для другой модальности.   Кинем ика — совокупность непроизвольных движений мышц, сопровождающих ощущения и эмоции. Вопрос о связи между звуком и значением ставился мн. учеными в разл. периоды развития иауки (Платон, Ж. Ж. Руссо, М. В. Ломоносов и др.). В 18—19 вв. изучение 3. шло пренм. в плане звукоподражательной и междометной теорий происхождения языка (Г. В. Лейбниц, В. Гумбольдт и др.). В отечеств, яз-знании работы по 3. длнт. время рассматривались как «лежащие вне науки»; с 50—60-х гт. 20 в. наметилась тенденция к глубокому изучению этого явления. 3. и звукоподражание исследуются в связи с проблемами мотивированности языкового знака, теории детской речи, стилистики и поэтики, лингвистич. типологии, экспериментальной       психологии,       психолингвистики.
8   70—80-х гг. 3. стал рассматриваться также в рамках фоносемантики (изучающей звуконзобразит. систему языка с пространственных и временных позиций).

Звукоподражание

ЗВУКОПОДРАЖАНИЕ (ономатопея) — закономерная не произвольная фонетически мотивированная связь между фонемами слова и лежащим в основе номинации звуковым (акустнч.) признаком денотата (мотивом). 3. также определяют как условную имитацию звучаний окружающей действительности фонетнч. средствамв Данного языка («плюх»,<ж-ж-ж», «мяу», «тик-так»). Изучение звукоизобразит. системы языка, в к-рую звукоподражат. подсистема входит наряду со звукосим-волич. подсистемой (см.Звукосимволизм), приводит, однако, к выводу, что нет оснований подчеркивать условный характер имитации при 3. В течение длит. времени изучение 3. не было отграничено от изучения звукосимволизма (см. Звукоподражания теория). В 60—80-х гг. 20 в. разработана универсальная классификация звукоподражат. слов (по соотносимое™ их с денотатом). Корневые звукоподражат. слова образуются по определ. моделям. Зная характер звучания-денотата, можно предсказать фонетич. структуру соотв. звукоподражат. слова; предсказуемость возможна в терминах акустич. ф о н е м о-типов (типов фонем), но не отд. конкретных фонем. Так, модель «взрывной + низкий (по частоте) гласный + + носовой сонант» характерна для обозначений удара с последующим низким резонаторным тоном: англ. dong 'звучать (о низком звуке большого колокола прн ударе)' и индонез. bam 'бомР. Звукоподражат. основы в языках мира весьма продуктивны.

Западнославянские языки

ЗАПАДНОСЛАВЯНСКИЕ ЯЗЫКИ — группа славянских языков, включающая чешский, словацкий, польский, лужицкий (в двух вариантах — верхне- и нижнелужицкий), а также вымерший полаб-скнй языки. Распространены в Чехословакии, Польше, частично в СССР (Украина, Белоруссия, Литва), ГДР [верхнелужицкий и нижнелужицкий языки — в окрестностях гг. Бауцен (Будншин), Котбус н Дрезден]. Носители 3. я. проживают также на терр. Америки (США, Канада), Австралии и Европы (Австрия, Венгрия, Франция, Югославия н др.). Общее число говорящих св. 60 млн. чел.
В 6—7 вв. предки зап. славян занимали обширные области между Одером и Эльбой (Лабой). Движение славян из Прикарпатья н басе. Вислы происходило на запад н юго-запад к Одеру, за Судеты, к сев. притокам Дуная. На 3. слав, племена жили вперемежку с германскими (иек-рые нз них на протяжении 8—14 вв. подверглись онемечиванию, до сер. 18 в. удерживался язык полаб. племен), на Ю. достигали   Дуная.
В 3. я. выделяются 3 подгруппы: ле-хитская, чешско-словацкая, серболу-жицкая, различия между к-рыми появились в позднюю праслав. эпоху. От лехнт. подгруппы, в к-рую входили польский, полабскнй, кашубский, а ранее н др. племенные языки, сохранился польск. яз. с кашуб, диалектом, сохранившим опре-дел.   генетич.  самостоятельность.
3. я. отличаются от вост.-слав. и юж.-слав. языков рядом особенностей, сложившихся в праслав. период: 1) сохранение группы согласных kv\ gv', перед гласными i, 'e, 'а (4-6) в соответствии с cv, zv в юж.-слав, н вост.-слав. языках: польск. kwiat, gwiazda; чеш. kvet, hvezda; сло-вац. kvet, hviezda; ниж.-луж. kwet, gwezda; верх.-луж. kwet, hwezda (ср. рус. «цвет», «звезда» и др.). 2) Сохранение неупрощенных групп согласных tl, dl в соответствии с 1 в языках др. слав.
групп: польск. plott, mydlo; чеш. pletl, mydlo; словац. plietol, mydlo- ннж.-луж. pletl, mydlo; верх.-луж. plett, mydlo (ср. рус. «плел», «мыло»). 3) Согласные с, dz (нлн z) на месте праслав. *tj, *dj, *ktj, *kti, к-рым в др. слав, языках соответствуют согласные с, z, st, dj, zd,c: польск. swieca, sadzac; чеш. svice, sazet; словац. svieca, sadzat'; ниж.-луж. sweca, sajzac; верх.-луж. sweca, sadzec (ср. рус. «свеча», «сажать»). 4) Наличие согласного s в тех случаях, к-рым в языках др. слав, групп соответствуют s или s (при аналогических образованиях ch): польск. wszak, musze (дат.-предл. п. от mucha); чеш. vsak, mouse; словац. vsak, muse; ниж.-луж. vsako, muse; верх.-луж. wsak, muse [ср. рус. «всякий», «мухе»; укр. «всяк», «Myci» ( = мухе)]. 5) Отсутствие! эпентетического после губных в неначальной позиции слова (нз сочетания губной ?+• j): польск. ziemia, kupiony; чеш. zeme, koupe; словац. zem, kupeny; ниж.-луж. zemja, kupju; верх.-луж. zemja, kupju   (ср.   рус.   «земля»,   «купля»).
В нсторни развития 3. я. произошли общие для всей группы изменения: 1) стяжение групп гласных в один долгий при выпадении интервокального j н ассимиляция гласных во флексиях и в корнях: чеш. dobry «- dobryi, dobra 4- dobraja, dobre <- dobroje; meho «- mojego, tve-mu <- tvojemu; тв. п. ед. ч. zenou <-4-zenvi 4- zenojo,          delame 4- delajeme,
pas 4- pojasb; словац. pekny (муж. род), pekna (жен. род), pekne (ср. род); польск. prosty (муж. род), prosta (жен. род), proste (ср. род); верх.-луж. nowy, nowa, nowe. 2) В 3. я. установилось фнксиров. ударение либо на первом (чеш., словац., лужицкие языки), либо на предпоследнем слоге (польск. яз., нек-рые чеш. диалекты). В кашуб, диалекте ударение раэ-номестное. 3) Для большей части 3. я. н диалектов характерно одинаковое изменение сильных редуцированных ъ н ь > е: чеш. sen 4- въпъ, den4-dbnb; польск. sen, dzieri. Отклонения представлены в словацком, ср. pes 4- рьвъ, den 4- dbnb, но orol 4- огыъ, ovos 4- ovbsb, и в верх,-лужицком,  ср.  dzeri,  но kozol <- когь1ъ.
Осн. различия между отд. 3. я., возникшие в ист. период их развития: разл. судьба носовых гласных, звука 6 (ять), долгих и кратких гласных; праслав. согласный g в чеш., словац. и лужицких языках изменился в h (гортанный, фрикативный), различия касаются также категории твердости/мягкости согласных. В системе именного склонения всех 3. я. протекали общеслав. процессы: перегруппировка типов склонения по признаку грамматич. рода, утрата нек-рых прежних типов (гл. обр. основ на согласный), взаимовлияние падежных флексий внутри парадигмы, переразложенне основ, появление новых окончаний. В отлнчне от вост.-слав. языков влияние жен. рода более ограничено. Наиболее арханч. систему склонения сохранил чеш. яз. Все 3. я. (кроме лужицких) утратили формы дв. ч. Развилась и получила морфологнч. выражение категория одушевленности (чеш., словац.) и специфич. категория личности (польск., верх.-луж.). Краткие формы прилагательных исчезли (словац., верх.-луж.)или сохранились ограниченно (чеш., польск.).
Для глагола характерен переход непродуктивных классов спряжения к продуктивным (ср. чеш. siesti -> sednouti), утрата (кроме лужицких языков) простых прош. времен (аориста и имперфекта), в нек-рых языках и плюсквамперфекта (чеш., отчасти польск.). Наиболее существенные изменения в спряжении презентных форм глаголов пережил словац. яз., где все глаголы в наст. вр. имеют одну систему  окончаний.
Синтаксич. особенности обусловлены отчасти   влиянием  лат.   и   нем.   языков.
8   отличие от вост.-слав, языков чаще употребляются модальные глаголы, возвратные формы глаголов в неопределенно-личном н обобщенно-лнчном значении типа чеш. Jak se jde? 'Как пройти?' и др.
В лексике отразилось лат. и нем. влияние, на словац. яз.— чешское и венгерское. Влияние рус. яз., значительное в 18—19 вв., особенно усилилось после 2-й мировой войны.
В ранний феодальный период в качестве письм. языка у зап. славян использовалась латынь. Самый древний лит. язык славян — старославянский язык возник в 9 в. Первые собственно чешские памятники относятся к кон. 13 в., польские — к нач. 14 в., словацкие — к кои. 15—16 вв., лужицкие — к 16 в. Совр. 3. я. пользуются лат. графикой.

Западноатлантические языки

ЗАПАДНОАТЛАНТИЧЕСКИЕ ЯЗЫКИ — подсемья в составе семьи нигеро-конголезских языков. Распространены у Атлантич. побережья Зап. Африки, от р. Сенегал на С. до Либерии на Ю. (Сенегал, Гамбия, Гвинея-Бисау, Гвинея, Сьерра-Леоне, частично Либерия); лишь язык фула распространился также за пределами этого ареала — по всей Зап. Африке. 3. я. делятся на 2 ветви: северную и южную, резко различающиеся между собой по степени близости объединяемых языков. Языки сев. ветви характеризуются большим внутр. разнообразием (для нек-рых степень лексич. общности оценивается лишь в 10%). К ним относятся: 1) языки фула, серер, волоф (включая лебу); 2) группа чангин — лехар, сафен, нон (серер-нон); идут, фалор и др.; 3) группа бак — подгруппа диола (фони, хулуф; гусилай; карой; кватай; байот); манджак (мандьяк), папел (пепел), манкань; баланте; 4) подгруппа тен-да (танда, 6а сари, бедик); коньяги; биафада, паджаде; баньюи; кобиана, касанга; 5) языки налу, мбулунгиш и др. Юж. ветвь, напротив, включает настолько близкие языки, что их иногда определяют как пучки диалектов. К юж. ветви относятся: 1) язык суа; 2) группа мел — темне, бага-коба н др. диалекты бага (собане, ситему, мадурн и др.). ландума, тиапи; булом (включая шербро), мманн, крим, киси; гола; 3) язык лимба. Язык биджаго, по Дж. Д. Сепиру, является изолированным.
3. я. в большинстве своем имеют небольшое число говорящих, однако на иек-рых из них (баланте, диола, киси, булом, лимба, гола) говорят от 150 до 600 тыс. чел., на таких, как серер и темне, — св. 1 млн. чел., на волоф — ок. 2,6 млн. чел., на фула —св. 19 млн. чел. Обшсе число говорящих св. 26 млн. чел.
Вокализм 3. я. по меньшей мере пятн-членный (i, e, о, а, и), он может быть усложнен по признакам степени раствора (открытые — закрытые гласные), назализации и долготы. Долгие гласные либо возникают за счет слияния кратких (напр., в гола), либо являются первичными (не-этимологизируемымн); противопоставление последних кратким имеет смысло-раэличит. функцию, ср. hiira 'проводить вечер' — hira 'ревновать' (фула), miis 'делать облаву' — mis 'строгать' (серер), хоо\ 'смотреть' — xol 'сердце' (волоф). В консонантизме имеются особые ряды смычных с осложненной артикуляцией — преназализованные, чаще звонкие 0"b, °d, "j, ng), и преглоттализованные, чаще звонкие (f), rf, у). Геминацня представлена широко, но состав геминированных различен по языкам; во мн. случаях, но далеко не во всех, гемннация объясняется процессами регрессивной ассимиляции. Богатая система чередований захватывает большую часть согласных, кроме, как правило, преглотталнзованных и назальных. Чередования проходят преим. по признакам смычный — фрикативный (в сочетании с признаком звонкий — глухой) и «чистый» — преназалнзованный. Особо важны чередования начальных согласных именных и глагольных корней. В совр. языках, особенно в сев. ветви, начальные корневые чередования не получают фонологич. (контекстного) объяснения; они несут морфонологич. функции, сопровождая грамматические и деривационные процессы — образование форм числа-класса для нмен, числа-лица для глаголов и др.
Типичная структура корневой морфемы CVC. Отмечается тенденция к открытому слогу, что обусловливает многочнсл. модификации. Конечный согласный слога способен утрачиваться, сообщая компенсаторную долготу предшествующему гласному, напр. paa-"dam 'глухота'<pan-"dam (фула). Отмечается также процесс перехода шумного, закрывающего слог, в соотв. сонорный, напр. wan 'сделай' <wad (фула). Статистически в конце закрытого  слога   преобладают сонорные.
Тональные характеристики в 3. я., как и в др. конго-кордофан. языках, фонологически   значимы.
Морфологич. строю 3. я. свойствен синтетизм, сочетающий элементы агглютинации и флексии. Морфемы фула характеризуются многозначностью, обилием чередований и фузионных процессов на стыках. В волоф, напротив, морфология обеднена, для выражения грамматич. значений и отношений нередко используются аналитич. частицы. Общей чертой всех 3. я. является наличие именных классов, инвентарь к-рых может сильно варьироваться даже в близкородств. языках; так, в фула отражена наиболее громоздкая система — от 20 до 25 классов по диалектам, в серер 16 классов, а в волоф система редуцирована до 10 классов. В темне, бага, ландума 16 классов, в гола — лишь 6, хотя эти языки входят в одну группу мел. Разнообразна маркировка классов существительных: в одних языках класс выражается префиксом, в других — суффиксом, в третьих — и префиксом, и суффиксом, в волоф же разбиение на классы находит выражение лишь на синтаксич. уровне. Префиксация может сопровождаться регулярной заменой начального согласного корня: ср. gu-ranka 'нога', ma-tanka 'ноги' (биафада). С др. стороны, в языках с преобладанием суффиксации наблюдаются аналогичные корневые чередования согласных в абсолютном начале слова, в чем усматривают следы утраченной префиксации.
Степень связанности показателя класса с корнем может быть разной. В фула, напр., классный суффикс является обя-зат. ингредиентом морфологич. структуры имени и без него нмя, как правило, не употребляется; кроме того, при существительном используются классные арти-клевидиые местоимения — либо пре-, либо постпозитивные, причем последние могут употребляться дистантно. В гола, однако, существительное может употребляться и самостоятельно, и с классными аффиксами, причем суффикс может помещаться в конце атрибутивной группы, включающей прилагательное. Такой показатель класса выполняет разнообразные дейктич. и рефереициальные функции, аналогичные функциям артикля. Разряды согласуемых не совпадают в полной мере по языкам, а в языках с редуциров. классной системой согласованию с существительным подлежат лишь местоимения (волоф).
Наиболее регулярно отражено в классных системах значение числа. Типологически существенно, что кол-во классов мн. числа уступает кол-ву классов ед. числа: в диалектах фула от 16 до 20 классов ед. ч. и от 4 до 5 — мн. ч., в волоф 8 классов ед. ч. и 2 — мн. ч., в гола 4 класса ед. ч. и 2 — мн. ч., в серер 9 классов ед. ч. и 7 — мн. ч. Другая категория, отраженная в классной системе,— «личность» («разумность»): обозначения людей выделяются в особые классы (ед. и мн. числа), противопоставленные прочим. В гола категория «личности» сливается с категорией одушевленности; тенденция к такому слиянию проявляется и в др. языках группы мел(темне, бага, ландума), но уже на синтаксич. уровне.
В языках с громоздкими классными системами получают более или менее явное выражение и др. языковые значения, как, напр., в фула: диминутив (значение уменьшения), партитивный диминутив, аугментатив (значение увеличения), значения «жидкость», «дерево», «мелкоокруглый предмет», «массивный предмет»
и т. п. В гола имеется особый локативный класс, ср. e-wie-le 'река' (как предмет), ko-wie-o 'река' (как место). Т. о., категория именного класса служит я синтаксическим, и деривационным целям.
Аналогичное свойство имеют и мн. глагольные категории. Специфику 3. я. составляют особые деривативные морфемы, включаемые в глагольную основу, к-рые способны менять валентностные свойства глаголов, модифицируя предикатно-аргументные отношения. Так выражается каузатив, датив-бенефактив, ив-струментатив-локатив, реципрок, коми-тати в и др. категории. Приосновные глагольные морфемы, не меняющие валентности, но модифицирующие значение базисного глагола,также широко представлены по языкам (в частности, сев. ветви); они могут передавать значение репетити-ва (повторности), реверс ива (обратного действия), альтрилокальности (перемещения действия), симулятива (притворного действия) и  др.
Категория залога может выражаться не только на синтаксическом, но и на формообразовательном уровне; так, в фула различаются активный, медиальный н пассивный залоги, каждому из них соответствует (при тождестве основ) особый тип спряжения с особым набором флексий. При спряжении глагола гл. роль в противопоставлении парадигм играет признак вида, а не времени. В структуре глагола может получать выражение    также    категория    отрицания.
Регулярный порядок следования оса. синтаксич. элементов в «нейтральном» высказывании SVO; при прономинальном субъекте возможен также порядок VSO, при прономинальных субъекте я объекте — VOS. Порядок слов во мв. 3. я. достаточно твердо регламентирован.
Из всех 3. я. лишь на фула и волоф еще в доколон. период существовала письменность на основе араб, графики (письмо аджами). Предпринимаются шаги по созданию и развитию письменностей на нек-рых языках: в Сенегале языки волоф, фула, серер, диола н др. были введены в ранг национальных, их алфавиты иа основе лат. графики в 1971 утверждены особым декретом.
3. я. изучены неравномерно и в целом слабо. О нек-рых из ннх имеются лишь фрагментарные сведения, нек-рым посвящены отдельные, далеко не исчерпывающие монографнч. исследования. Наиболее обстоятельно описаны языки волоф и фула. Термин «3. я.» был впервые использован С. В. Кёлле. Э. Ф. М. Делафос называл семью «сенегало-гвннейской». Единство 3. я. было научно обосновано Д. Вестерманом (1927). Взяв за основу классификацию Вестермана, Дж. X. Гринберг уточнил ее (1949), уделив особое внимание наиболее спорному языку — фула. Хотя связи фула с волоф и серер подчеркивались еще в 19 в. Л. Л. Ц. Фе-дербом и впоследствии Л. Омбюрже, А. Лабуре, Делафосом н др., этот язык, согласно концепции К. Майнхофа (т. наз. хамитской теории), устойчиво классифицировался как хамитский. Гринберг подверг критике аргументацию Майнхофа н привел убедит, свидетельства генетнч. связей между фула и серер; ныне определение фула как одного из 3. я. общепринято. Результаты компаративных исследований, посвященных внутр. группировке 3. я., были обобщены и проверены Сепиром (1971), к-рый осуществил лексико-статнетич. подсчеты для 34 языков и на этой основе предложил уточненную    генетнч.     систематизацию; век-рые поправки к вей были предложены Ж. Доиё (1978).

Законы развития языка

ЗАКОНЫ РАЗВИТИЯ ЯЗЫКА —понятие, нередко встречающееся в лингвистической литературе, однако не определенное достаточно четко. Одна из причин — отсутствие в яэ-знании достаточного разграничения понятий развитие и изменение. Часто изменение к.-л. единиц языка, их связей и отношений и т. п., не ведущее к совершенствованию языка, рассматривается как его развитие. Термин «развитие» понимается в двояком смысле: развитием называют либо переход единицы языка из одного состояния в другое (напр., развитие суффикса из самостоят, слова), либо процесс приспособления языка к растущим потребностям общения. Мн. языковые изменения не образуют постоянной восходящей линии, связанной с развитием языка, напр. превращение индоевроп. <е», «о» в «а» в древнеиндийском, падение носовых и  редуцированных гласных во мн. слав, языках, передвижение согласных в герм, языках и др.
Убеждение в том, что язык — исторически развивающееся явление, порождало в истории яз-знания разл. теории развития языка, отличит, особенностью к-рых были односторонний подход к этой проблеме и неспособность сколько-нибудь удовлетворительно объяснить причины н характер развития языка. Идея о происхождении всех индоевроп. языков от общего языка-предка — индоевроп. праязыка, а также распространение эволюционной теории Ч. Р. Дарвина явились причиной натуралистич. подхода к языку и проблемам его развития (А. Шлейхер, Ф. М. Мюллер и др.; см. Натуралистическое направление в языкозна-н и и). Шлейхер отождествлял язык с естеств. организмом и выделял в развитии языков два периода: период развития языка (доист. период) н период разложения языка (ист. период). Развитием языка он считал разрушение праязыковых звуков и форм в родств. языках, т. е. изменение их первонач. облика. Не освободились полностью от этих идей также младограмматики (см. Младограм-матизм). В. фон Гумбольдт говорил о зависимости 3. р. я. от законов развития духа (см. Гумбольдтианство). Были попытки рассматривать разл. морфо-логич. типы языков (изолирующие, агглютинативные н флективные) как после-доват. стадии в развитии языков (Шлейхер, отчасти Н. Я. Марр). Марр н его последователи связывали 3. р. я. с законами развития экономич. формаций, с развитием производства, причем эти связи понимались слишком упрощенно (см. <Новое учение о языке», Стадиальности теория). Намечались закономерности развития семантики (М. М. Покровский). Для совр. теорий о закономерностях развития языков характерно неразличение таких понятий, как закон развития н причина языковых изменений (в работах Ф. де Соссюра и др.), отождествление определ. рола деятельности людей с законами языкового развития н т. п.
Понятие эволюции и прогресса в языке имеет свою специфику и является крайне сложным, язык в своем развитии подчиняется также общим законам диалектики (см. Методология). В связи с развитием общества развивается мышление, и язык не может не отражать это движение. Он также развивается и совершенствуется. Однако существует различие между т. наз. относительным и абсолютным развитием (прогрессом) в языке (хотя нек-рые лингвисты считают языковой прогресс единым процессом и не делают этого различия). Языковая техника чаще всего отражает т.наз. относит, прогресс. Напр., появление анали-тич. строя в разл. языках мира нек-рые ученые рассматривают как совершенствование (прогресс) языковой техники. Древние индоевроп. синтаксич. падежи и глагольные формы, обремененные большим кол-вом значений, находились в известном противоречии с нек-рыми законами человеческой психики и физиологии, поскольку значение, выраженное только ему присущей формой, легче воспринимается, чем конгломерат значений, выражаемый одной формой. Естественно, что рано или поздно должно было произойти коренное изменение этой технически недостаточно совершенной системы, и оио произошло. Фонетич. изменения в разл. языках часто подчинены довольно ярко выраженной тенденции к ликвидации «участков напряжения» (ср. «принцип экономии усилий» А. Мартине). Это всевозможные ассимиляции согласных, упрощение групп согласных, превращение полных гласных в редуцированные, ликвидация слоговых плавных и носовых, вокализация твердого «л», альвеоляриза-ция «р>, превращение твердого «г» в ty] н т. д. (см. Фонетические законы). Проявление тенденций, направленных к упрощению языковой техники и языкового механизма, порождает многочисл. внутр. противоречия, поскольку оно осуществляется в разных, по-разному организованных сферах. Если бы все полезно направленные тенденции последовательно н регулярно осуществлялись, то система технич. средств разл. языков мира давно достигла бы «идеального» состояния. Однако во внутр. сфере языка постоянно действует множество других процессов, к-рые сводят на нет достигнутые результаты; напр., фонетич. изменения, направленные на устранение участков напряжения, не могут привести язык к такому состоянию, когда появление участков напряжения прекращается полностью. Определ. внутр. процессы все время создают новые участки напряжения, а противоположно действующие силы стремятся их ослабить. Совершенствование языковой техники напоминает волнообразное движение: что-то «улучшается» на одном участке языковой системы и одновременно «ухудшается» иа другом, и наоборот. Когда синтетич. строй к.-л. языка с его семантически перегруженными формами сменяется более четким аналитич. строем, это новое состояние не застывает на месте. Служебные слова, утратив лекснч. значение, начинают фонетически выветриваться и превращаться в новые падежные суффиксы, как это произошло в нек-рых ново-инднйских языках. Не приостанавливаются процессы семантич. филиации, вследствие чего новые суффиксы вновь становятся полисемантичными. Т. о., относит, прогресс в языке — это прогресс, осуществляющийся лишь на нек-рое время.
В языке совершаются также изменения, к-рые можно назвать компенсационными. Четыре прошедших времени др.-рус. яз. были постепенно заменены т. наз. <л-овым прошедшим временем». Старые времена имели видовые различия. Развитие системы глагольных видов в др.-рус. яз. сделало старую систему прош. времен излишней — произошла компенсация утраченного. Все эти особенности языка затрудняют формулирование, определение 3. р. я. (ср. спор младограмматиков о том, являются ли фонетнч. законы законами, не знающими исключений). Не нашло четкого определения и понятие «внутр. законы развития языка», встречаюшееся в лингвистич. работах.
Абсолютный прогресс в области языковой техники выражается в приспособлении языка к усложняющимся формам обществ, жизни н вызываемым ими новым потребностям общения. Рост производит, сил общества, развитие науки, техники и общечеловеческой культуры, постоянное проникновение в тайны окружающего мира и увеличение сведений о нем, усложнение форм обществ, жизни людей и установление новых отношений между ними — все это, вместе взятое, вызывает к жизни большое кол-во новых понятий, для к-рых язык вынужден найти выражение, ведет к увеличению обществ,  функций  языка и расширению его стилевой вариативности. Абсолютный прогресс выражается прежде всего в росте словарного состава языка и в увеличении кол-ва значений слов. Греч, grapho 'пишу' в глубокой древности, по-видимому, имело одно значение 'отмечать что-либо или делать зарубку'. Семантич. разветвление корня graph- в совр. греч. яз. поражает своим многообразием. В связи с развитием лит-ры самых разл. жанров необычайно увеличиваются сти-листич. возможности языка. Слова становятся способными передавать самые тонкие значения. Увеличивается технич. и спец. терминология. Абсолютный прогресс проявляется также в области синтаксиса, к-рый в языках древних времен не имел той упорядоченности, к-рая отличает синтаксис совр. высокоразвитых языков. Напр., в др.-рус. яз. подчинит, союзы («что», «яко» и др.) были многозначными. Союз «яко», напр., мог присоединять придаточные дополнительные, следствия, причины и сравнительные. Развитие шло по пути уточнения подчинит, союзов и союзных слов, закрепления за ними одного конкретного значения. Система выражения мыслей в совр. языках стала более стройной и упорядоченной.
Языки развиваются по линии относит. и абсолютного прогресса одновременно. Трудности разделения в языке прогрессивного и отживающего, выделения каких-либо 3. р. я., имеющих определ. материальные формы выражения, связаны еще н с отсутствием в огромном большинстве случаев корреляции между развитием мышления и материальными средствами его выражения. Одно и то же значение может быть выражено разл. способами. На протяжении мн. десятилетий форма слова может не претерпевать к.-л. существ, изменений, но его значения неоднократно меняются, с др. стороны, форма слова может много раз меняться, а значение сохраняется в течение очень долгого времени. Нет корреляции между степенью развития культуры в обществе и типом языка. Общества, находящиеся на высоком уровне развития культуры, могут обслуживаться совершенно различными по своему типу языками, напр. английским и японским. Естеств. язык развивается стихийно, без к.-л. преднамеренного плана. Поэтому в самых общих чертах 3. р. я. можно определить как постоянные я закономерные тенденции, направляющие развитие языков по пугн их совершенствования (абсолютного  прогресса).
| Истрива Е. С, Смнтаксич. явления Синодального списка I Новгородской летописи, П.. 1923; Покровский М. М., Избр работы по яз-знанию, М., 1959; И в а-но в В. В.. Развитие грамматич. строя рус. языка,      М.,       1960;       Серебренни-
ков Б. А.. Об относит, самостоятельности развития системы языка, М., 1968; Общее яэ-знание. Формы существования, функции, история языка, М.. 1970; Б у д а г о в Р. А., Что такое развитие и совершенствование языка?. M.t 1977; Jespersen О.. Efficiency in linguistic cnange, Cph.. 1941: его же, Language, its nature, development and origin. L., 1949; WaldL., Progresul in limba. Buc, 1969; Samuels M. L., Linguistic evolution. With special reference to English. Camb., 1972.              Б.   А.  Серебренников.
ЗАЛОГ (греч. diathesis) — грамматическая категория глагола, выражающая, в соответствии с широко распространенной до недавнего времени точкой зрения, субъектно-объектные отношения. Однако общепринятого определения категории 3. в яэ-знании нет. В залоговые системы каждого языка обычно входит морфологически исходная форма активного (действительного, основного) 3. (а к-т и в а), когда субъект действия, напр. в рус. яз., выступает в им. п. и занимает позицию подлежащего, а объект действия выступает в вин. п. н занимает позицию прямого дополнения («рабочие строят дом»). Выделяются также морфологически производные формы 3.: п а с с и в-н ы й (страдательный) 3. (пассив), когда субъект действия, напр. в рус. яз., выступает в тв. п. и занимает позицию агентивного дополнения, а объект действия выступает в им. п. и занимает позицию подлежащего («дом строится рабочими»); средний 3. (медиум, ме-дий), указывающий, что действие исходит из субъекта и замыкается в нем; возвратный 3. (рефлексив), указывающий, что действие направлено на само действующее лнцо, к-рое является одновременно и субъектом, и объектом этого действия; взаимный 3. (рецн-прок), обозначающий действие, совершаемое двумя или неск. субъектами по отношению друг к другу; совместный 3. (кооператив), обозначающий совместное действие двух (или неск.) субъектов; совместно-взаимный 3., обозначающий либо совместное, либо взаимное действие двух (или неск.) субъектов; побудительный (понудительный) 3. (каузатив), указывающий, что действие наряду с реальным субъектом имеет и т. наз. каузирующий субъект, т. е. лицо, к-рое побуждает реального субъекта к выполнению действия, н нек-рые др. Залоговые системы конкретных языков нередко отличаются друг от друга составом морфологически производных форм 3. Напр., залоговая система аигл. яз. (по А. И. Смирницко-му) включает два 3.: актив и пассив, а залоговая система якут. яз. (по Л. Н. Харитонову) включает 5 залогов: основной (актив), страдательный (пассив), возвратный, совместно-взаимный и побудительный. Центр, формами категории 3. принято считать актив и пассив. 3. (как и наклонение, время, лицо, число) свойствен мн. языкам мира, напр. индоевропейским, семито-хамитским, алтайским, банту и ряду др.
В понятие 3. разными исследователями вкладывается крайне разнообразное и противоречивое содержание. В русистике концепции 3. отличаются друг от друга по неск. параметрам: в определении 3., в выделении кол-ва форм 3. и в их качеств, характеристике, в определении семантич, однородности/неоднородности форм 3., в определении характера залоговых оппозиции, в решении проблемы охвата категорией 3. глагольной лексики.
Определения 3. Известны три типа определений. Семантич. определения: формы 3. выражают разл. отношения глагольного действия к его субъекту (Ф. Ф. Фортунатов, А. М. Пеш-ковский, Р. О. Якобсон, «Грамматика современного русского литературного языка», 1970, н др.); формы 3. выражают разл. отношения глагольного действия к его субъекту и объекту (А. А. Потебня, А. А. Шахматов, «Русская грамматика», 1980, и др.). О'и н т а к с и ч. определения: формы 3. выражают разл. отношение глагола к подлежащему (А. В. Исаченко и др.); немаркированная форма 3. указывает иа исходное синтаксич. употребление глагола, формы производных 3. указывают на изменение исходного синтаксич.   употребления   (Е.   В.   Падучева). Семантик о-синтаксич. определения: формы 3. выражают разл. отношения глагольного действия и его субъекта к подлежащему и дополнению (А. И. Моисеев); формы 3. выражают одно и то же отношение между субъектом и объектом, однако при каждой форме 3. субъект и объект выражаются разл. членами   предложения   (Э.   И.   Королев).
Количество форм 3. н их качеств, характернсти-к а. Одни русисты выделяют четыре 3.: действительный, средний, возвратный, средне-возвратный (В. П. Брюханов); действительный, страдательный, средний, безличный (Моисеев); по мнению др. ученых, существует три 3.: действительный, страдательный, возвратный (Шахматов, Падучева н др.); действительный, страдательный, подстрадательный (Б. Гвоздиков); действительно-подлежащный, стра-дательно-подлежащный, бесподлежащны й (Б. Д. Рабинович). Нек-рые русисты выделяют два 3.; невозвратный, возвратный (Фортунатов, Якобсон); действительный, средний (В. А. Богородицкий); переходный, непереходный (А. Б. Шапиро); действительный, страдательный (Исаченко, А. В. Бондарко, Л. Л. Була-нин, Королев, «Грамматика современного русского литературного языка», 1970; «Русская грамматика», 1980). В концепциях, выделяющих только действит. и страдат. 3., обычно подчеркивается связь 3. с категорией переходности/непереходности, т. к. формы страдат. 3. бывают лишь у  переходных глаголов.
Семантич. однородность/ неоднородность форм 3. В одних концепциях все формы 3. характеризуются как семантически однородные, в других все формы 3. или нек-рые — как семантически неоднородные. Как многозначный обычно описывается возвратный 3. Фортунатов выделяет в этом 3. пять значений: прямо-возвратное, взаимное, изменения состояния субъекта действия, отвлеченного от объекта, страдательное. В. В. Виноградов, развивая концепцию Шахматова,— пятнадцать: собственно-возвратное (прямо-возвратное), средне-возвратное, общевозвратное, страдательно-возвратное, взаимно-возвратное, косвенно-возвратное, побочно-возвратное, средие-пассивно-возвратное, качественно-пассивно-безобъектное, активно-безобъектное, ннтенсивно-побочно-воз-вратное, пассивного обнаружения внеш. признака, косвенно-результативно-воэ-вратное, взаимно-моторное, безлично-интенсивное.
Характер залоговых оппозиций. В концепциях, выделяющих актив и пассив, дискутируется вопрос о типе оппозиции, образуемой этими формами. Высказаны три точки зрения: признаковым (маркированным) членом неравнозначной (привативиой) оппозиции является пассив (Исаченко, А. В. Бондарко, Буланин и др.); признаковым (маркированным) членом неравнозначной (привативной) оппозиции является актив (Ш. Ж. Вейренк), актив и пассив образуют равнозначную (экви-полентную) оппозицию (М. В. Панов, Королев).
В сов. яз-знании в нач. 70-х гг. была выдвинута универсальная теория 3., к-рая позволяет единообразно описывать формы 3. в разл. неродств. языках. В этой теории наряду с понятием 3. используется понятие диатезы и 3. определяется как «грамматически маркированная в глаголе диатеза» (А. А. Холодович), т. е. выделяется тогда, когда в языке име! ются  глагольные   лексемы, разл. словоформы к-рых соотносятся с разными диатезами, т. е. с разиымн соответствиями между ролями лексемы и членами предложения, выражающими эти роли. В отличие от диатезы — семантико-син-таксич. и универсальной категории (любая глагольная лексема в любом языке имеет по меньшей мере одну диатезу) — 3. считается морфологической и тем самым неуниверсальной категорией (не любая глагольная лексема и не в любом языке имеет хотя бы две разл. словоформы, к-рьге соотносятся с разными диатезами). По-видимому, все эмпирически наблюдаемые типы соотношений между диатезами и словоформами одной глагольной лексемы находятся между двумя полюсами: а) каждая диатеза обозначается спец. глагольной формой — число залогов равно числу диатез, б) все диатезы обозначаются одной и той же глагольной формой и, следовательно, 3. нет. В отд. языках, напр. тюркских, литовском, встречаются пассивио-рефлек-снвные, пассивно-рецнпрокные, пассив-ио-кауэагивные и нек-рые др. глагольные формы, к-рые следовало бы считать «дву-эалоговыми». Но поскольку частные значения любой грамматич. категории, в т. ч. и 3., будучи семантически однородными, не могут комбинироваться в одной словоформе, постольку в данной концепции формы рефлекснва, реципрока и каузатива исключаются из категории 3. и основной залоговой оппозицией признается оппозиция актив—пассив.
Одна из концепций 3. представлена в теории функционально-семантнч. полей, развиваемой на материале славянских, и в первую очередь рус. языка (А. В. Бон-дарко). Понятийную основу поля зало-говости составляет залоговое отношение понятия действия к логич. субъекту и объекту. Ядро поля образует категория 3., представленная оппозицией активной (носитель глагольного признака соответствует субъекту) и пассивной (носитель глагольного признака соответствует объекту) конструкций. Морфологич. ядром актива являются невозвратные глаголы, пассива — страдат. причастия. Кроме ядра, к полю залоговости в направлении от центра к периферии относятся: оппозиция возвратных — невозвратных глаголов, оппозиция перех.— неперех. глаголов и отд. словообразоват. разряды возвратных  глаголов.
Нек-рые ученые определяют 3. как категорию глагольного формообразования, к-рая соотносит между собой три уровня: синтаксический, семантический н коммуникативный (М. М. Гухман). Согласно этой концепции, в активной конструкции в позиции подлежащего выступает агенс, сказуемое обозначает центробежный процесс, н при этом подлежащее выражает тему, а сказуемое — рему. В то же время в пассивной конструкции в позиции подлежащего выступает неактивный носитель признака (пациенс), сказуемое обозначает центростремит. процесс, и при этом подлежащее выражает рему, а сказуемое — тему.
Залоговые преобразования регулируются вероятностными закономерностями. Прежде всего их возможность определяется семантикой глаголов. Напр., формы пассива характерны для предельных глаголов (типа «открывать», «убивать»), обозначающих конкретные действия субъекта с объектом, к-рые имеют следствием наблюдаемые результаты. Напротив, ну-ле&ми потенциями пассивного пре-доазования обладают глаголы «недей стаду»! к числу к-рых относятся глаголы Мфы («стоить», «весить»), наличия и содержания («соответствовать», «превосходить»). Залоговые преобразования в разл. языках имеют свои формальные особенности. Напр., в рус. яз., как н во мн. других, в пассивной конструкции в позиции подлежащего может быть лишь партицнпант (т. е. объект, адресат, инструмент и т. п.), к-рый в соотносительной активной конструкции занимает позицию прямого дополнения. В то же время в англ. яз. у нек-рых глаголов в позиции подлежащего в пассивной конструкции может быть и партицнпант, к-рый в соотносительной активной конструкции занимает позицию косв. дополнения. При построении текста выбор разл. залоговых форм н соотв. конструкций детерминируется установкой субъекта речи на оп-редел. актантную иерархизацию нли «фокусировку» конструкции.
В нек-рых языках категории 3. нет. По наблюдениям Г. А. Климова, отсутствие оппозиции форм действит. м страдат. 3.— одна из типологич. черт языков эргативного строя.
Термин «3.» появляется в грамматиках церк.-слав. и рус. языков, создававшихся под влиянием грамматик класснч. языков (Мелетий Смотрицкий, 17 в.). Основы учения о категории 3. были заложены в грамматиках 18 — 1-й пол. 19 вв. (М. В. Ломоносов, Н. И. Греч, А.    X.    Востоков,          Г.    П.    Павский,Ф. И. Буслаев).