ФОНЕМА (от греч. phonema — звук, голос) — единица звукового строя языка, служащая для опознавания и различения значимых единиц — морфем, в состав к-рых она входит в качестве минимального сегментного компонента, а через них — н для опознавания и различения слов. Ф.— инвариантная единица языка.
Ф.— осн. незначимая единица языка, связанная со смыслоразлпчеиием лишь косвенно. Выполняя перцептивную (опо-зиават.) и сигнификативную (различит.), а иногда и делимитативную (разграничит.) функции в тексте, Ф. в системе языка находятся в отношениях о п п о з и-u и и (противопоставления) друг с другом (см. Система языковая). Основанием оппозиций служат различительные признаки (РП), представляющие собой обобщение артикуляционных и/или акустич. свойств звуков, так что Ф. может операционально представляться как пучок РП — дифференциальных, формирующих оппозиции, в к-рые вступает данная Ф., и ивтегральных, ве образующих оппозиций данной Ф. с другими (см. Фонология).
Ф. как абстрактная единица противополагается звуку как конкретной единице, в к-рой Ф. материально реализуется в речи; отношение Ф. и звука можно определить в филос. плане как отношение сущности и явления (см. Философские проблемы языкознания). Одной Ф. могут соответствовать иеск. разл. реализаций, называемых аллофонами, каждый из к-рых соотносится с определ. позицией так, что разные аллофоны, как правило, ие встречаются в одной и той же позиции (т. паз. принцип дополнит, дистрибуции, т. е. позиционных ограничений на встречаемость аллофонов); напр., в йен. яз. Ф. [d] реализуется как [d] в начале слова и после [п], но как [3] между гласными (ср. donde 'где' — todo 'все'). Иногда позиционные ограничения на встречаемость касаются самих Ф., и тогда говорят об их ограниченной (дефективной) дистрибуции. Напр., Ф. [д] в аигл. яз. невозможна в начале морфемы (и слова); в таких случаях Ф. обычно выполняет делимитативную функцию: так, [о] сигнализирует об отсутствии перед ней морфемной (словесной) границы (т. наз. отрицательный пограничный сигнал). Подобная функция часто выполняется не Ф. в целом, а ее отд. аллофонами; напр., в япон. яз. аллофон [g] возможен только в начале слова и тем самым служит сигналом словесной границы (т. наз. положительный пограничный сигнал), а в др. позициях Ф. [g] реализуется в аллофоне [п].
Аллофоны одной Ф. образуют область ее реализаций, к-рая может быть упорядочена в виде ряда позициоиио чередующихся звуков, находящихся друг с другом в отношении контраста (субфонемиый альтернационный ряд). Различия между членами этого ряда ие семасиологизированы, т. е. смена аллофона не сопряжена с изменением значения той едвницы, в составе к-рой наблюдается аллофоиич. альтернация. Напр., в разных формах слова «река» (рек, реку, реки, река, реке, рекбй, за реку) корень имеет соответственно такие фоие-
тич. реализации: [р'эк-], [р'эк°-], [р'ек'-], [р'ик-], [р'ик'-], [р'ик0-], [р'ьк°-]; здесь представлены альтернационные ряды аллофонов [э — е — и — ь] н [к — к' — к'], в к-рых каждый элемент возможен только в определ. фоиетич. позиции. С учетом аллофоиич. альтернаций Ф. может определяться как ряд позициоино чередующихся звуков (Н. Ф. Яковлев, В. Н. Сидоров, М. В. Панов). Ряды, представляющие разные Ф., могут быть параллельны для одних позиций, но пересекаться в др. позициях; во 2-м случае имеет место нейтрализация фонемного различия (совпадение разных Ф.
в одном аллофоне). Так, в ряду [э — е —
и — ь] звенья [э — е] образуют часть, параллельную аналогичным частям др.
аллофоиич. рядов: [а — а], [о — б],
[у — У], [и— "] (напр., в словах «пятый — пять>, «тетка — тетя>, «брюк — брюки>, «сила — силе»); звенья же [и — ь] — пересекающаяся часть ряда, т. к. эти аллофоны встречаются в тех же позициях и в аллофоиич. рядах др. Ф., напр. [и] как реализация Ф. [а] и [о] в словах [п'и]тёрка, с[л'и]за.
Позиционная реализация Ф. в целом регулируется фоиетич. правилами языка, ио иногда на них накладываются грамматич. и лексич. факторы. Напр.,
в нем. яз. звуки [х] и [с] (орфографически ch) возможны соответственно после гласных заднего и переднего ряда (Nacht 'ночь' — nicht 'не'), но это фонетич. правило нарушается, если ch относится к суффиксу -chen (грамматич. фактор): в этом случае всегда [с], ср. mach-en [тахэп] 'делать' — Mama-chen [mama-can] 'матушка'. В рус. яз. позиционная реализация гласных подчиняется особым правилам для флексий (грамматич. фактор), для служебных слов (лексико-грам-матич. фактор), для редких слов иноязычного происхождения (лексич. фактор). Во всех подобных случаях можно говорить о грамматич. и лексич. условиях действия фонетич. правил. Но иногда возможна необусловленная неоднозначность фонетич. реализации Ф. в одной и той же позиции (фонетич. дублет-иость), к-рую называют свободным варьированием. Напр., в польск. яз. для одной и той же Ф. (графически V) допускаются две реализации — велярный плавный [X] и билабиальный сонант [и], ио, как часто бывает в таких случаях, эти реализации неравноправны: с 20-х гг. 20 в. [и] постепенно вытесняет [X], к-рый теперь служит признаком рафинированного сценич. произношения. При свободном варьировании нарушается принцип дополнит, дистрибуции, но это нарушение компенсируется дополнительностью свободных аллофонов в др. плоскости: они обычно дифференцированы стилистически и/или социально (в соответствии с возрастными, половыми и др. характеристиками говорящих). Для обозначения стилистического н социального фонетич. варьирования Д. Джоунз предложил (1932) понятие диафона, к-рое позже стало применяться (Э. И. Ха-уген, 1954) для обозначения межъязыковых фонетич. эквивалентов при интерференции. Социально маркированное фонетич. варьирование может охватывать сами Ф.; так, в нек-рых языках имеются особые мужские н женские разновидности, в к-рых фонемный состав слов может заметно различаться, ср. в коасати (Сев. Америка) 6-t 'он сооружает костер' (в женском варианте) и о-б (то же в мужском варианте).
Аллофоны одного позиционного ряда, т. е. одной Ф., бывают разных типов в зависимости от характера позиции (сильная — слабая) в плане выполнения фонемой указанных выше функций (см. Московская фонологическая школа). В позиции, сильной для обеих функций, представлен основной вид Ф. («важнейший звук> — у Джоунза); в сигнификативно слабой позиции, т. е. в позиции нейтрализации, — вариант (такой аллофон нек-рые языковеды называют архифонемой, неточно следуя Р. О. Якобсону и Н. С. Трубецкому, или слабой фонемой, по Р. И. Аванесову); в перцептивно слабой позиции — вариация (вариант, по Трубецкому и Аванесову, илиоттенок Ф., по Л. В. Щербе). Напр., Ф. [о] представлена оси. видом в слове «лом», вариантом [а] — в «ломать», вариацией [б] — в «Лёня». В терминах РП варианты н вариации можно определить как модификации Ф. по дифференциальному признаку в 1-м случае и по интегральному — во 2-м. При неполных позиционных рядах аллофонов, в к-рых отсутствует осн. вид Ф. (т. е. сигнификативно сильная позиция не заполнена), точное фоиемиое отождествление прочих вариантов невозможно, и нек-рые фонологи (Сидоров, П. С. Кузнецов, А. А. Реформатский, Панов и др.) постулируют для неполных аллофоиич. рядов особую единицу — гнперфонему, обозначая так не индивидуальную, а групповую фонемич. отличимость; напр., в слове «баран» гласный 1-го слога реализует не простую «проверяемую» Ф., а гипер-
{онему (А/О), отличимую от гипер-онемы (У) в «бураи». Система Ф., их функции и закономерности позиционной реализация изучаются в фонологии.
Осн. разногласия в теории Ф. связаны с критерием фонемной идентификации звуков речи — физической или функциональной (в ином аспекте — фонетической или морфематической). В первом случае Ф. трактуется как автономная единица языка, представляющая собой класс фонетически сходных звуков пли их звукотип; при таком подходе (напр., у Джоунза и ряда представителей амер. дескриптивизма) осн. контекстом реализации и функционирования Ф. является только фонетич. слово (фоиетич. сегмент), а установление фонем превращается в механич. процедуру, в к-рой сигнификативная функция Ф. либо игнорируется, либо считается второстепенной н подчиненной фактору дополнит, дистрибуции. Во втором случае (при функ-ционально-морфематич. подходе, напр., в моек, фонологич. школе) в центре внимания находится смыслоразличит. функция Ф. и осн. контекстом функционирования Ф. признаются значимые единицы языка — слова и морфемы. Такая точка зрения восходит к И. А. Бодуэну де Куртенэ, для к-poro Ф. была не автономной фонетич. единицей, а строевым компонентом морфемы, через тождество к-рой следует оценивать тождественность Ф. в разл. ее проявлениях. В нек-ром смысле промежуточную позицию занимает ленинградская фонологическая школа. С одной стороны, ее представители (Щер-ба, Л. Р. Зиндер, Л. В. Бондарко, М. И. Матусевич, Л. А. Вербицкая и др.) исходят из смыслоразличит. функции Ф., но, с др. стороны, рассматривают ее не как компонент морфемы, а в составе словоформы и опираются на фоиетич. критерий отождествления Ф. Поэтому там, где фонологи моек, фонологич. школы н пражской лингвистической школы констатируют явление нейтрализации, фонологи ленингр. фонологич. школы вндят чередование фонем, признавая, однако, варьирование Ф. в виде оттенков. Разногласия в теории Ф. касаются н проблемы ее реальности, вокруг к-рой противоборствуют физикализм — концепция физич. реальности Ф. (напр., Джоунз, Л. Блумфилд) и меитализм — концепция психологич. реальности Ф. (напр., Бодуэн де Куртенэ, Э. Сепир); в некоторых концепциях Ф. обладает семиотической реальностью как ф и-г у р а — компонент знака (Л. Ельмслев, см. Глоссематика), а иногда вообще объявляется фикцией, существующей лишь в метаязыке лингвиста (У. Ф. Твол-дел, чей подход отчасти продолжает генеративная фонология, считающая возможным обходиться вообще без уровня Ф.).
Понятие «Ф.» в совр. смысле термина, а также теория фонологии впервые разработаны Бодуэном де Куртенэ в 70— 80-х гг. 19 в. (см. Казанская лингвистическая школа). Сам же термин «Ф.». появился раньше, во франц. лингвистике, как эквивалент нем. Sprachlaut 'звук языка'; этот термин предположительно, ввел А. Дюфриш-Деженетт (1873) и использовал Ф. де Соссюр (1879), у к-рого термин «Ф.» был заимствован казанскими лингвистами (Н. В. Крушевский) в новом, бодуэновском осмыслении. В 40-х гг. 20 в. в дескриптивной лингвистике США объем термина <Ф> расширился, стали говорить о Ф. тона, ударения, стыка и т. п.; такое терминоупотребление лишало понятие Ф. его исконного онтологии, содержания и не нашло поддержки в Fb-ропе, где преобладала трактовка Ф., близкая пражской. Наряду с термином «Ф.» в нек-рых концепциях используется термин «м о р ф о и е м а», введенный X. Улашииым (1927) для обозначения Ф. в составе морфемы в отличие от Ф., трактуемой чисто фонетически (см. Морфонология); к понятию мор-фонемы иногда прибегают для обозначения фонемных альтернационных рядов в составе одной морфемы, напр., говорят, что в «рука — ручка> представлена морфоиема <к/ч>, реализующаяся Ф. [к] и [ч], связанными отношением чередования.
ФЛЕКСИЯ (от лат. flexio — сгибание)— многозначный термин, связанный с описанием формал ьно-грамматического строения н функционирования слов в языках, обладающих типологическим свойством флективности (для обозначения этого свойства часто используется и сам термин <Ф.>). Созданный Ф. фон Шлеге-лем (1808), термин «Ф.> вначале применялся им к явлениям грамматич. чередования (см. Аблаут), а позже был вытеснен в этом употреблении термином «внутренняя Ф.», охватившим также чередование огласовок кория в семит, языках. Понятие виутр. Ф. возникло как антипод понятия внеш. Ф.— автономного формального компонента морфемной структуры слова (или словоформы). Согласно этому наиболее распространенному пониманию, Ф.— это словоизменительный аффикс (см. Словоизменение), Формант, форматив, т. е. часть слово-ормы, выражающая 1) грамматич. значение (грамматич. категории) и/нли 2) реляционное значение, т. е. синтаксич. отношение данного слова к др. словам в предложении или к предложению в целом. В этом значении употребляется также термин <окоичаиие>.
Как показатель грамматич. значения Ф. противоположна основе; считается, что в индоевроп. языках, имеющих мор-фологич. формообразование, всякая словоформа изменяемого слова делится на основу и Ф. При этом Ф. может быть мор-фематически неэлемеитарной (напр., в польск. czyta-fem/czyta-lam 'я читал/я читала' флексии -lem/-lam разлагаются на три форматива: показатель прош. вр. -1-, показатели соответственно муж. и жен. рода -е-/-а-, личное окончание глагола -т-) или материально «пустой», т. е. невыраженной,— это бывает в случае материального совпадения словоформы с основой,— вследствие чего говорят о ну л е в о й Ф., напр. стол-о (нулевая Ф.)/стол-а (Ф. -а). Набор Ф., представленных в слоионзменнт. парадигме лексемы, служит основанием для отнесения данной лексемы к определ. словонз-менит. подклассу, т. е. к «типу склонения» или «типу спряженняк
Как реляционный формант Ф. (или окончание) противополагается деривационному форманту — суффиксу, не способному выражать синтаксич. отношения и обычно предшествующему Ф. в структуре словоформы (напр., чмо-лод-еньк-их», где -их —Ф., -еньк — суффикс); так, показатели согласоват. категорий глагола и прилагательного и падежные окончания существительного считаются Ф., а показатели инфинитива, сравнит, степени — суффиксами. При этом неясным остается статус нек-рых формантов, способных присоединяться к Ф. (ср. чодева-ем-ся>, чид-и-ка>).
Ф., как правило, имеет тенденцию образовывать фузионный стык (см. Фузия) с предшествующей частью слова; ей присуща синтетосемия (Ю. С. Маслов), т. е. совмещение (кумуляция) в одной морфеме иеск. граммем, напр., Ф. -ую в чмолодую> выражает одновременно грамматич. значения падежа, рода >1 числа. Исторически Ф. может восходить к служебным словам, местоимениям (ср. Агглютинации теория); так, в польск. chodzilismy 'мы ходили' Ф.--li-smy отражает происшедшее в прошлом слияние слав, причастной формы на -l(i) и вспомогат. глагола чбыть> — jei-my (1-е л. мн. ч. наст. вр.).
Термин «Ф.» имеет и более широкое значение, употребляясь как синоним термина «словоизменение>. При этом в пределах Ф. иногда различают формообразование (изменение слов по таким синтаксически независимым категориям, как число у существительного, вид и время у глагола) и собственно Ф. (изменение по сннтакспч. категориям — роду, числу, палежу у прилагательного, лицу, числу, роду у глагола и т. д.). Если в языке слонопзмененпе сопряжено с образованием особые основ, то последнее охватывается термином «формообразование», а термин «Ф.» означает собственно присоединение к таким основам окончаний.
ФИННО-УГРОВЕДЕНИЕ — комплексная дисциплина, предметом к-рой является описательное и сравнительно-историческое изучение языков и культур финно-угорских народов, или, в более широком понимании, всех народов уральской языковой семьи (см. Уральские языки), в т. ч. самодийских. В последнем случае поиятия«Ф.-у.» и«уралистика» выступают как равнозначные.
Отправными точками для формирования сравнит. Ф.-у. и тем самым для выделения Ф.-у. как самостоят, дисциплины были гипотезы о вост. происхождении венгров и их языковом родстве с обскими уграми (15—16 вв., Эпеа Сильвио Пик-коломини, ои же папа Пий II, Мацей из Мехова, 3. Герберштейи), о финно-венг. родстве (сер. 17 в., Ъ. Шютте, М. Фоге-лиус, Г. Стьерньельм), обнаружение родства прибалт.-фин. языков между собой и с саамским яз. Сведения о волжских, пермских, обско-угорских и самодийских языках (в частности, краткие списки слов) впервые стали доступными европ. иауке в кон. 17 в. благодаря голл. путешественнику и ученому Н. К. Витзену; в сочетании с созданными в 16—17 вв. грамматиками и словарями венгерского (Я. Сильвестер, А. Сеици Мольиар}, финского (Э. Петреус, Э. И. Шродерус), эстонского (X. Шталь, И. Гутслафф, Г. Гёэекеи) языков это позволило в основном правильно очертить границы уральской языковой семьи (Г. В. Лейбниц и его сподвижники).
Представления об уральском языковом родстве были существенно уточнены на основе лексич. материала, собранного в экспедициях и с помощью анкет в 18 в. в России (Ф. Ю. фон Страленберг, Д. Г. Мессершмидт, В. Н. Татищев, Г. Ф. Миллер, И. Э. Фишер, П. С. Пал-лас, И. И. Лепехин, Я. Фальк). В кои. 18 в. составляются первые грамматики мар. и удм. языков (В. Г. Пуцек-Григо-рович), морд, словарь (Д. Семенов-Руднев, известный как епископ Дамаскин). Крупнейшим достижением явились труды Я. Шайновича и Ш. Дьярмати, где финио-угор. языковое родство обосновывается не только лексическими, но и морфологич. сопоставлениями и где во многом предвосхищена методология компаративистики.
В сер. 19 в. А. М. Шёгрен, М. А. Каст-рен и Ф. И. Видеман создали классич. описания большинства уральских языков, в к-рых была выявлена специфика их грамматич. строя и преодолена господствовавшая ранее традиция рассмотрения любых языков в схемах лат.-европ. грамматики, а также словари этих языков. Значит, вклад в изучение волжских и пермских языков и создание их письменностей внесли просветители и краеведы Ф. Васильев, И. А. Куратов, Г. С. Лыткии, П. П. Орнатов, Н. П. Попов, Н. А. Рогов, П. И. Савваитов. Сравнит. Ф.-у. окончательно сложилось в последней трети 19 в. Возникают крупные центры Ф.-у. в Венгрии и Финляндии (с 1872 кафедра алтайского сравнит.-ист. яз-знания в Пештском ун-те, с 1883 Финно-угорское общество в Хельсинки). Создаются финно-угор. этимологич. словари (Й.Будеиц, О. Доннер), выявляется совокупность морфологич. и фонетич. соответствий между уральскими языками, закладываются »сновы прауральской реконструкции (Буденц — создатель сравнит, морфологии, М. П. Веске, А. Генец — работы по фиино-угор. сравнит, вокализму, Э. Н. Сетяля — автор мн. разносторонних исследований, в т. ч. теории чередования ступеней согласных, во многом ошибочной, ио давшей импульс развитию сравнит.-фонетич. исследований, И. Халас). Начинается изучение внеш. связей и заимствований фииио-угор. языков (А. Э. Альквист — работы по культурной лексике финно-угор. языков, Н. И. Андерсон — проблема уральско-нндоевроп. языкового родства, Б. Мун-качи — исследование иидоираи. и кавк. элементов уральских языков, В.Томсеи и И. Ю. Миккола — изучение герм, и балт. заимствований в прибалт.-фин. языках). В работах Халаса и Сетяля получило детальное обоснование родство финно-угор. языков с самодийскими.
Исследования по Ф.-у. были продолжены в нач. и сер. 20 в., когда на основе принципов младограмматиэма был полностью реконструирован прауральский консонантизм (работы X, Паасонена, 1917, Э. Беке, И. Вихмана, К. Доннера, И. Тойвонеиа), разрабатывались вопросы этимологии, лексикологии, исследовались заимствования (3. Гомбоц, Я. Л. Калима, Я. Мелих, И. Шебештьен-Немет, Паасонен, А. М. О. Рясянен, Тойвокеи), разрабатывалась проблематика внеш. ге-нетич. связей уральской семьи (К. Б. Вик-лунд, Б. Коллиндер, Рясянен, О. Сова-жо), исследовались сравнит, морфология и синтаксис (Й. Дьерке, И. А. Клемм, Т. В. Лехтисало, Ю. Марк, П. Равила,
Й. Синнеи, Д. Р. Фокош-Фукс). Одновременно появились работы по синхронии и диахронии отд. уральских языков: прибалт.-финских (М. Айрнла, П. Арнс-тэ, Д. В. Бубрих, Л. Кеттуиеи, Ю. Купола, Марк, Ю. Мягисте, X. Оянсуу, Л. Пости, М. О. Рапола, Э. А. Тункело,
A. Туруиен, Л. Хакулинен), саамского (Виклуид, Тойво Итконен, Э. Иткоиен, Ю. К. Квигстад, Коллиидер, Э. Лагер-краиц, К. Нильсеи, Равила, Ф. Г. Эймя), мордовских (Бубрих, Э. Иткоиен, Э. Леей, Паасоиеи, Равила), марийского (Беке, Вихмаи, Паасонен, Г. Й. Рамстедт, П. Сиро), пермских (Бубрих, Вихмаи,
B. И. Лыткин, Т. Э. Уотила, Фокош-Фукс), обско-угорских (М. Жираи, Ю. А. Каинисто, К. Ф. Карьялайиеи, М. Э. Лимола, Паасоиеи, Фокош-Фукс, В. Штейниц), венгерского (Сиинеи и Ж. Шимоньн — авторы обобщающих работ по истории веиг. яз. в аспекте сравнит. Ф.-у., Г. Барци, Мелих, Г. Месёй, Э. Моор, Д. Паиш, Ю. фон Фаркаш), самодийских (К. Доннер, А. Й. Йокн, Лехтисало). В этот период была в значит, мере осуществлена намеченная Финно-угор. об-вом программа создания необходимых пособий (фонетич. и морфологич. описаний, словарей, сборников текстов, исследований по ист. грамматике и лексич. заимствованиям) для каждого из уральских языков.
В этот же период в центре внимания сов. Ф.-у., создание к-рого связано с именем Бубриха, были вопросы опнеат. грамматики и лексикографии, важные для целей языкового строительства; значит, заслуги принадлежат в этой области В. М. Васильеву, Г. Г. Кармазину (мар. яз.), М. Е. Евсевьеву, М. Н. Колядеи-кову (морд, языки), В. И. Лыткину, А. С. Сидорову (коми язык), В. Н. Чер-нецову (мансийский яз.), Г. Д. Вербову, Г. Н. Прокофьеву (самодийские языки).
Совр. Ф.-у. опирается как на достижения предшествующих этапов (суммированы в кои. 50-х гг. в работах Коллиндера), так и иа новейшие приемы исследования — в сфере типологии, лингвогеографии, генеративной фонологии, экспериментальной фонетики. В области сравнит.-нет. исследований центр иауч. интересов перемещается иа проблемы вокализма (вслед за полемикой между Штейнпцем и Э. Иткоиеиом в послевоенные годы о составе гласных фоием уральского праязыка и относит, значении прибалт.-фин. и вост.-хантыйских данных для реконструкции вокализма), реконструкцию «дочерних» праязыкон для отд. уральских языковых групп, проблему происхождения словоизменит. и словообразо-ват. формантов (решаемую как в русле глоттогонич. гипотез, так ист. зр. концепции костратич. родства). Изучаются вопросы пространственной и временной локализации уральского праязыка, «про-тоуральские древности» (работы П. Хайду). Завершено издание многотомных этимологич. словарей — финского (Э. Итконен, Йоки, Р. Пел тола) и венгерского (Л. Беикё, Д. Лако, К. Редей) языков, ведется издание «Уральского этимологического словаря» (Редей). Систематизн-ров. изложение основ Ф.-у. дано в трудах Э. Иткоиена и Хайду, в трехтомном труде сов. и венг. языковедов «Основы финно-угорского языкознания» (1974—76) и в коллективном труде специалистов из ряда стран «The Uralic Languages» (1988).
Венг. и фин. исследователи особенно интенсивно изучают историю н диалекты обско-угорских (Э. Вертеш, Я. Гуя, Б. Кальман, Редей, М. С. Кишпал, Л. Хонти, Э. Шал) и самодийских (Йоки, Т. Мнкола, Хайду, П. Саммаллахти, Ю. Янхунен, Т. Яиурик) языков. Развивается мар. яз-зиание (А. Альхоние-ми, Г. Берецки, Э. Кангасмаа-Миии). Продолжается изучение венгерского (Л. Деме, Ш. Имре, Кальмаи, Ш. Карой,
A. Ньири, Ф. Папп, Й. Томпа), прибалт.-финских и саамского (К. Вик, П. Внр-таранта, О. Икола, Терхо Итконеи,
B. М. Корхонен, П. Сауккоиен) языков, особенно с использованием новейших концепций теоретич. лингвистики. Имеются центры Ф.-у. в ФРГ (Г. Гаишов, X. Кац, В. Фенкер, X. Фромм, И. Фу-таки, Л. Шифер, Э. Шифер, В. Шлах-тер), США (Д. Дечи, И. Лехисте, А. Раун, Т. А. Себеок), Швеции (Б. Викмаи, В. Э. Таули, Т. Шёльд), ГДР (Г. Зауэр), Норвегии (К. Бергслаид), а также в Австрии, Италии, Польше, Франции, Японии.
Большие заслуги в развитии Ф.-у. в СССР принадлежат Аристэ, В. И. Лыт-кину, К. Е. Майтннской, Б. А. Серебренникову, проведшим многопрофильные исследования по уральским языкам. В Эст. ССР (Тарту, Таллинн), Москве, Ленинграде, Петрозаводске, Сыктывкаре, Йошкар-Оле, Саранске, Ижевске, Новосибирске, Томске (становление Ф.-у. в Сибири — результат экспедиционной деятельности, развернутой по инициативе А. П. Дульзона), Ужгороде и др. городах проведены широкие исследования по всем уральским языкам — эстонскому (Аристэ, А. Каск, В. Палль, Э. Пялль, X. Рятсеп и др.), литературному финскому (3. М. Дубровина, Ю. С. Елисеев), карельскому (А. П. Бараицев, Г. Н. Макаров и др.), прибалт.-финским и по сравнит, прибалт.-фин. яз-знаиию (П. Ал-вре, Аристэ, Т.-Р. Вийтсо, Э, Вяари,
A. Лаанест и др.), саамскому (Г. М. Керт и др.), мордовским (Г. И. Ермушкии, Д. Т. Надькин, Серебренников, А. П. Феоктистов, В. Халлап, Д. В. Цыганкии и др.), марийскому (И. С. Галкин, Л. П. Грузов, И. Г. Иванов, П. Кокла, Г. М. Тужа-ров и др.), удмуртскому (В. И. Алатырев,
B. М. Кельмаков, И. В. Тараканов, Т. И. Тепляшина и др.), коми (Г. Г. Ба-раксанов, Р. М. Баталова, Е. С.Гуляев, Т. И. Жилииа, Лыткии, А. И. Туркин, А.-Р. Хаузенберг и др.), мансийскому (Е. И. Ромбандеева), хантыйскому (Н. И. Терешкин), литературному венгерскому и венг. диалектам Закарпатья (П. Н. Лизанец, Майтинская), самодийским (Н. М. Терещенко, Э. Г. Беккер, А. Кюннап, Ю. А. Морев, И. П. Сорокина, Е. А. Хелпмский и др.). Большие успехи достигнуты в исследовании эст., вод. и вепс, языков, мордовской и коми диалектологии, описании самодийских языков, сравнит.-ист. изучении пермских и самодийских языков. Интенсифицируются исследования по карел., саам., удм. диалектологии, мар. и морд, этимологии, по проблемам финно-угор. ономастики (А. К. Матвеев и др.). Интенсивно разрабатывается и общеурали-стич. проблематика, в частности вопросы фонологии и акцентологии праязыка, его генетич. связей, проводится анализ осн. тенденций в ист. развитии служебных слов и морфем, ареальных связей внутри уральской языковой семьи.
Междуиар. конгрессы финно-угроведов проводятся поочередно в Венгрии, Финляндии и СССР — трех странах с наиболее развитым Ф.-у. (Будапешт, 1960 и 1975; Хельсинки, 1965; Таллинн, 1970; Турку, 1980; Сыктывкар, 1985).
Осн. периодические и продолжающиеся издания: «Советское фиино-угроведение>
(Тал., 1965—), «Keel ja Kirjandus> (Tallinn, 1958—),<Eesti Keel» (Tartu, 1922— 40), «Fenno-Ugristica» (Tartu, 1975—); «Nyelvtudo-manyi Kozlemenyek> (Bdpst, 1862—),<Magyar Nyelv6r>(Bdpst, 1872—), «Keleti Szemle» (Bdpst, 1900—32), «Magyar Nyelv> (Bdpst, 1905—), «Acta Lin-guistica Academiae Scientiarum Hungari-cae> (Bdpst, 1951—), «Magyar Nyelvja-rasok> (Bdpst, 1951—), «Neprajz es Ny-evtudomany» (Szeged, 1957—), «Etudes Finno-Ougriennes> (Bdpst— P., 1964); «Ungariscne Jahrbucher> (B.— Lpz., 1921—43); «Ural-Altaische Jahrbucher> (Wiesbaden, 1952—), «Finnisch-ugrische Mitteilungen» (Hamb., 1977—); «Suoma-lais-ugrilaisen Seuran aikakauskirja »(Hels., 1886—), «Suomalais-ugrilaisen Seuran toi-mituksia> (Hels., 1890—), «VirittajiU (Hels., 1897—), «Finnisch-ugrische Forsch-ungen> (Hels., 1901—), «Studia Fennica> (Hels., 1933—); «Finno-Ugrica Suecana* (Uppsala, 1978—); «Uralica of the Uralic Society of Japan> (Tokyo, 1973—).
ФИНИКИЙСКИЙ ЯЗЫК — один из мертвых семитских языков (ханааней-ско-аморейская группа), по И. М. Дьяконову, семит, язык среднего состояния сев.-центр, группы хаиаанейской подгруппы. Был распространен с 4-го тыс. до н. э. в Финикии (совр. Ливан), на о. Кипр, в Сев. Африке, юж. Испании, зап. Сицилии и Сардинии. Как язык письменности использовался в Юго-Вост. Азии и в Сирии, где подвергся интенсивной арамеизации (см. Арамейские языки). Выделяются сев.-финикийский, юж.-финикийский (тиро-сидоиский),
кипрский, пунийский (сев.-африканский) диалекты.
Специфич. чертами фонетики Ф. я., отличающими его от др. языков ханаа-иейско-аморейской группы, являются «оканье» (аморейскому, угарит. и eup. а соответствует о >й), сохранение двух-согласного исхода слова после утраты внеш. флексии ('abd 'раб' вместо евр. 'abad). В морфологии характерно наличие энклитич. местоимения 3-го л. ед. ч. муж. и жен. рода -у (вариант: -'), образование каузативной породы с помощью префиксов yi- и М-. В лексике отмечено употребление специфич. для Ф. я. слов типа кп 'быть' (вместо свр. haya), hrs 'золото' (вместо евр. zahab), p'l 'делать' (вместо евр. 'asa), неопредел, местоимения mnm и отрицаний 'у и Ы. В др.-евр. яз. слова, характерные для Ф. я., встречаются редко и только в памятниках высокого стиля. К кои. 1-го тыс. до и. э. в Ф. я. исчезают фарингальиые и ла-риигальиые согласные.
Древнейшие памятники финикийской письменности — псевдоиероглифич. надписи из Библа (сер. 2-го тыс. дон. э.) не дешифрованы. 2-й пол. 2-го тыс. до и. э. датируются наиболее ранние надписи на Ф. я., выполненные квазиалфаг.пт-иым финикийским письмом. В кон. 1-го тыс. до н. э. были попытки фиксировать
ииикийские тексты греч. и лат.письмом.
ФИЛОЛОГИЯ (от греч. philologfa, букв.— любовь к слову) — содружество гуманитарных дисциплин — языкознания, литературоведения, текстологии, источниковедения, палеографии и др., изучающих духовную культуру человека через языковой и стилистический анализ письменных текстов. Текст во всей совокупности своих внутр. аспектов и внеш. связей — исходная реальность Ф. Сосредоточившись на тексте, создавая к нему служебный «комментарий» (наиболее древняя форма н классич. прототип филологич. труда), Ф. под этим углом зрения вбирает в свой кругозор всю широту и глубину человеческого бытия, прежде всего бытия духовного. Т. о., внутр. структура Ф. двуполярна: на одном полюсе — скромнейшая служба «при тексте», не допускающая отхода от его конкретности, на другом — универсальность, пределы к-рой невозможно очертить заранее.
Служа самопознанию культуры, Ф. возникает иа сравнительно зрелой стадии письм. цивилизаций, и наличие ее показательно не только для их уровня, ио и типа. Высокоразвитые древние культуры Бл. Востока вовсе не эиали Ф., зап.-европ. средневековье отводило ей весьма скромное место, между тем на родине философии, в древних Индии н Греции, Ф. возникает и разрабатывается как некое соответствие впервые оформившейся здесь гиосеологич. рефлексии над мышлением — как рефлексия над словом и- речью, как выход из непосредств. отношения к ним. Несмотря на позднейшие конфликты между филос. волей к абстракции и конкретностью Ф. (напр., нападки филологов-гуманистов на ср.-век. схоластику или уничижит, отзыв Г. В. Ф. Гегеля о Ф.), первонач. дву-единство философии и Ф. не было слу чайным, и высшие подъемы Ф. обычно следовали за великими эпохами гносео-логич. мысли (в эллииистич. мире — после Аристотеля, в Европе 17 в.— после Р. Декарта, в Германии 19 в.— после И. Каита).
Иид. Ф. дала великих грамматистов — Панини (приблизительно 5—4 вв. до н. э.), Патаиджали (2 в. до и. э.) и позднее теоретиков стиля; свою филологич. традицию имела культура Др. Китая (Лк> Се, 5—6 вв., и др.). Однако традиция европ. Ф., не знакомой с достижениями индийцев вплоть до нового и новейшего времени, всецело восходит к греч. истокам, у ее начала стоит школьное комментирование Гомера. В софистич. эпоху (2-я пол. 5 — 1-я пол. 4 вв. до н. э.) лит-ра достаточно обособляется от внелит. реальности, чтобы стать объектом теоретич. поэтики и Ф. Среди софистов наибольшие заслуги в подготовке филологич. методов принадлежат Протагору, Горгто, Продику; греч. теория лит-ры достигла зрелости в «Поэтике» Аристотеля; эллииистич. Ф. (3—1 вв. до н. з.) отделяется от философии и переходит в руки специалистов — библиотекарей Александрии и Пергама, к-рые занимались установлением корректных текстов и комментированием. Дионисий фракийский (ок. 170— 90 до н. э.) окончательно оформил учение о частях речи, принятое и поныне. Раниехрист. ученые (Оригеи, создатель лат. перевода Библии — Иероним) произвели текстологич. работу над подлинником и греч. переводами Библии. Традиции греч. Ф. продолжаются в ср.-век. Византии, в целом сохраняя антич. облик (текстология и комментирование классиков); после падения империи (1453) ренессансная Италия получила наследие визаат. Ф. из рук ученых-беженцев. Гуманисты Возрождения стремились не просто овладеть мыслит, содержанием авторитетных антич. источников, но как бы переселиться в мир древних, заговорить иа их языке (реконструировав его в борьбе с инерцией ср.-век. латыни). После периода ученого профессионализма (приблизительно сер. 16 — сер.
18 вв.) в Германии начинается новая эпоха Ф. в результате импульса, данного «неогуманизмом» И. И. Виикельма-на. Как во времена Возрождения, ио с несравненно большей науч. строгостью ставится вопрос о целостном образе антич. мира. Нем. филолог Ф. А. Вольф вводит термин «Ф.» как имя науки об античности с универсалистской историко-культурной программой. В 19 в. в итоге деятельности нем. филологов Г. Уэенера, Э. Роде, У. фон Виламовиц-Мёллен-дорфа и др. древняя история отделилась от Ф.; тогда же под влиянием романтизма и др. идейных течений наряду с «классической» возникла «новая филология»: германистика (бр. Я. и В. Гримм), славяноведение (А. X. Востоков, В. Ганка), востоковедение. Однако наиболее наглядно универсальность Ф. реализовалась между эпохой Возрождения и сер.
19 в. в традиц. фигуре филолога-классика, специалиста по антич. текстам, совмещавшего в себе лингвиста, критика, историка гражд. быта, иравов и культуры, знатока др. гуманитарных, а при случае даже естеств. наук — всего, что в принципе может понадобиться для прояснения того или иного текста.
Однако несмотря на последующую неизбежную дифференциацию лиигвистнч., лптературоведч., ист. и др. дисциплин, вышедших из лоиа некогда единой исто-рпко-филологич. иауки, существенное единство Ф. как особого способа подходить к иаписаиному слову и поныне сохраняет свою силу, хотя и в неявном виде. Иначе говоря, Ф. продолжает жить не как партикулярная «наука», по своему предмету отграниченная от истории, яз-зиания и лит-ведения, а как науч. принцип, как самозакониая форма знания, к-рая определяется не столько границами предмета, сколько подходом к нему.
Конститутивные принципы Ф. вступают в весьма сложные отношения с нек-рымп тенденциями новейшего времени. Совр. человек не может с прежней безусловностью применить к своему бытию меру, заданную какими бы то ни было чтимыми древними текстами. И сама Ф., став в ходе науч. прогресса более экстенсивной и демократичной, должна была отказаться от выделения особо привилегиров. текстов: теперь вместо двух (классич. Ф. и библейской philo-logia sacra, «священной» Ф.) существует столько разновидностей Ф., сколько язы-ково-пнсьм. регионов мира.
Новые возможности, в т. ч. и для гуманитарных наук, связаны с исследованиями на уровне «макроструктур» и «микроструктур»: на одном полюсе — глобальные обобщения, на другом — выделение мпннм. единиц значений и смысла. Но традиционная архитектоника Ф., ориентированная на реальность целостного текста и тем самым как бы на человеческую мерку (как антич. архитектура была ориентирована ка пропорции человеческого тела), сопротивляется таким тенденциям, сколь бы плодотворными они ни обещали быть.
Для современности характерны устремления к формализации гуманитарного знания по образу и подобию математического и надежды иа то, что в результате не останется места для произвола и субъективности в анализе. Но в традиционной структуре Ф., при всей строгости ее приемов и трезвости ее рабочей атмосферы, присутствует нечто, упорно противящееся подобным попыткам. Речь идет о формах и средствах знания, достаточно инородных по отношению к т. иаэ. научности, — даже не об интуиции, а о «житейской мудрости», здравом смысле, знании людей, без чего невозможно то искусство понимать сказанное и написанное, каковым является Ф. Математически точные методы возможны лишь в периферийных областях Ф. и не затрагивают ее сущности. Филолог, разумеется, не имеет права на культивирование субъективности, но он не может и оградить себя заранее от риска субъективности надежной стеной точных методов. Строгость и особая «точность» Ф. состоят в постоянном нравственно-интеллектуальном усилии, преодолевающем произвол и высвобождающем возможности человеческого понимания. Как служба понимания Ф. помогает выполнению одной из главных человеческих задач — понять другого человека (и другую культуру, другую эпоху), не превращая его ни в «исчислимую» вещь, ни в отражение собств. эмоций.