Индонезиийские языки

ИНДОНЕЗИЙСКИЕ ЯЗЫКИ — одна из традиционно выделявшихся (до 60-х гг. 20 в.) ветвей австронезийской семьи языков (см. Австронезийские языки). К И. я. относится ок. 350 языков, на к-рых говорят более 237 мли. чел. До 80-х гг. 19 в. (иногда и позднее) И. я. назывались малайскими языками. Понятие «малайские языки» возникло в 1-й пол. 19 в. как объединение языков Зондских о-вов, п-ова Малакка и о. Мадагаскар в противоположность полинезийским языкам. Позднее в число малайских (индонезийских) были включены австронезийские языки Молуккских о-вов, Тайваня, Индокитая, Филиппин и нек-рые др. Термин «И. я.» фактически употребляется для обозначения западных (неоке-аиийских) австронезийских языков. Гипотеза о единстве И. я. как генетич. группы ие доказана (вероятно, наиболее древние в австронезийской семье процессы деления проходили среди И. я.). Полной обоснованной классификации И. я. не существует. Выделялось много предположительных генетич. групп разл. так-сономич. рангов: южносулавесийские языки, каили-памона языки, неск. групп т. наз. баритосских языков (распространены иа Калимантане, но в одну из этих групп, по-видимому, входит малагасийский язык), обширная малайско-яван. группа (внутри к-рой явно выделяется малайская подгруппа), амбонская, сама-баджау, цоуская группы, ряд групп и подгрупп филиппинских языков (единство филиппинских языков ие доказано). Среди традиционных ветвей австронезийской семьи И. я. наименее однородны по своей структуре.
Инвентарь сегментных фонем в И. я. включает всегда локальные ряды лабиальных, апикальных и велярных смычных. Ми. языки (в особенности на Б. Зондских о-вах) имеют еще четвертый, альвео-палатальный (или палатальный) ряд. В локальных рядах противопоставляются глухие взрывные, полузвонкие взрывные и носовые. Почти всюду представлены гортанный взрыв, плавные г и I, фрикативные s и h, фонемы типа w или v (очень редко в одном языке встречаются обе эти фонемы); обычно есть фонема j. Для языков нек-рых р-нов (в частности, Вост. Индонезии) характерен фрикативный f. В ряде языков,  в частности на о-вах Нуса-Тенгара, помимо обыкновенных взрывных имеются ин-спираторные (вдыхательные) взрывные. Вокализм небогат, особенно ограничен в языках Филиппин. Во всех языках представлены гласные а, iH u; обычно имеется гласный типа э или! (редко — оба гласных), гласные среднего подъема (е, о). Сочетания согласных в нек-рых И. я. (в частности, в филиппинских) весьма разнообразны по составу (но, как правило, ие длиннее двухэлементных); в ряде языков оии ограничены моделью «носовой + гоморганный взрывной >, а в нек-рых отсутствуют полностью. Последовательности гласных возможны всюду; часто они разрываются нефонологич. глайдами. На консонантизм конца слова почти всюду наложены ограничения, к-рые в нек-рых языках доходят до полного запрета консонантного ауслаута. Ударение фонологичио в пределах слова только в части языков (в основном в филиппинских).
В грамматич. строе И. я. наблюдаются резкие различия. Особенно значительны они в морфологии глагола. В языках Филиппин, Тайваня, Мадагаскара, сев. областей Сулавеси и Калимантана представлен филиппинский тип глагольной морфологии, осн. черты к-рой следующие. Нет четкого деления глаголов иа переходные и непереходные. Глагол имеет аффикс, к-рый передает залоговое значение и одновременно выделяет («фокусирует») одни из членов ситуации (субъект действия, непосредств. объект действия, место, инструмент, заинтересованный объект и т. д.), выражаемый подлежащим. В итоге система залоговых форм несимметрична: одному активу противопоставляется неск. пассивов, напр. в тагальском яз. bumili 'покупать' — bilhin 'быть тем, что покупают', bilhan 'быть тем, у кого (где) покупают', ibili 'быть тем, на что (для кого) покупают*. Для Филиппин, типа морфологии характерны синтетич. модально-временные формы (каждая из приведенных тагальских залоговых форм, в свою очередь, входит в четырехчленную парадигму модально-временного   характера).
В языках Б. Зоидскнх (за исключением сев. областей Сулавеси и части Калимантана) и близлежащих островов представлен малайский тип глагольной морфологии, строго различающий перех. и неперех. глаголы. В перех. глаголе отношение к объекту и залоговая характеристика выражаются независимо друг от друга, что приводит к пересечению соотв. парадигм. Напр., в бугийском яз.
каждый из глаголов -йк1 'писать (что?)', -ukiri 'писать (на чем?)' и -ик:гэп 'писать (кому?)' имеет и активную, и пассивную форму. В большинстве языков с малайской морфологией, в отличие от языков с Филиппин, морфологией, возможна постановка личиоместоименных морфем (иногда также полных личных местоимений и личных имен) перед основой глагола; возникающие сочетарчя обычно имеют характер пассива.
Глагольная морфология мн. И. я. не подводится под эти типы. В ряде языков внутр. р-нов Калимантана глагол не имеет показателей связи с объектом, поакгиви пассив строго различаются. В языках Вост. Индонезии противопоставление актива и пассива обычно мало развито или отсутствует; важную роль играют приглагольные служебные местоименные морфемы.
В И. я. развита специфическая агглютинация:   преобладание   префиксов   над
суффиксами, наличие многозначных аффиксов, наличие особых полифункциональных формообразоват. аффиксов, к-рые могут выступать и как словообразовательные.
Для уточнения функций именных членов предложения в И. я. применяются: артиклеподобные служебные слова (свойственны в основном языкам Филиппин), согласование с приглагольными местоименными морфемами (в основном в языках р-на Сулавеси и восточнее), предлоги (наиболее развиты в Зап. Индонезии), порядок  слов   (повсеместно).
Для языков с филиппинским типом морфологии характерна постановка сказуемого в начале предложения. В других И. я. чаще встречается порядок ПС. Определение в И. я. обычно следует за определяемым, однако в языках Вост. Индонезии притяжат. определения находятся в препозиции, а в части языков Филиппин и Тайваня качеств, определение может стоять как в постпозиции, так и в препозиции. Во многих И. я. имеются морфемные средства выражения атрибутивных связей. В части языков Вост. Индонезии (как и в океанийских языках) представлена категория неотторжимой/отторжимой принадлежности.
Сопоставит, и сравнит.-ист. исследование И. я. началось в 19 в. (В. фон Гумбольдт, X. ван дер Тюк, X. К. Керн и др.). Важный этап в изучении И. я. связан с именем Р. Брандштеттера (нач. 20 в.). Первой попыткой реконструирования праязыка отд. группы была работа Э. Штре-земана по амбонским языкам (1927). К 80-м гг. 20 в. подобные реконструкции осуществлены по ми. группам И. я. Проводятся исследования самого разл. плана как по отдельным И. я., так и по группам языков; материал И. я. нередко привлекается к решению общелиигвистич. проблем. Однако многие И. я. остаются до сих пор не описанными.

Индоиранские языки

ИНДОИРАНСКИЕ ЯЗЫКИ (арийские языки) — ветвь индоевропейской семьи языков (см. Индоевропейские языки), распадающаяся на индийские (индоарий-ские) языки и иранские языки; в ее состав входят также дардские языки и ну-ристанские языки. Общее число говорящих — 850 млн. чел. И. я.— это генетич. понятие, мотивируемое наличием индоиран. языковой общности, предшествовавшей распадению на отд. группы и сохранившей ряд общих архаизмов, относящихся к индоевроп. эпохе. Весьма вероятно, что ядро этой общности сложилось еще в южнорус. степях (о чем свидетельствуют археологич. находки на Украине, следы языковых контактов с финно-уг-рами, имевшие место, скорее всего, к С. от Каспия, арийские следы в топонимике и гидронимике Таврии, Сев. Причерноморья и др.) и продолжало развиваться в период совместного существования в Ср. Азии или на прилегающих территориях.
Сравнит.-ист. грамматика реконструирует для этих языков общую исходную систему фонем, общий словарный состав, общую систему морфологии и словообразования и даже общие синтаксич. черты. Так, в фонетике для И. я. характерно совпадение индоевропейских *l, *5, *i в индоиранском а, отражение индоевропейского *э в индоиранском i, переход индоевропейского *s после i, u, r, k в s-об-разиый  звук;   в  морфологии   вырабатывается в принципе одинаковая система склонения имени и формируется ряд спе-цифич. глагольных образований и т. д. Общий лексич. состав включает в себя наименования ключевых понятий индо-иран. культуры (прежде всего в области мифологии), религии, социальных установлений, предметов материальной культуры, имей, что подтверждает наличие ин-доиран. общности. Общим является са-моназв. *агуа-, отразившееся во многих иран. и инд. этнич. терминах на огромной терр. (от формы этого слова произошло назв. совр. гос-ва Иран). Древнейшие иид. II иран. памятники чРигведа» и чАвеста» в своих наиболее архаичных частях настолько близки друг другу, что могут рассматриваться как два варианта одного исходного текста. Дальнейшие миграции ариев привели к разделению индоирав. ветви языков на 2 группы, обособление к-рых началось с вступления в сев.-зап. Индию предков совр. индоарнйцев. Сохранились языковые следы от одной из более ранних волн миграции — арийские слова в языках Малой и Передней Азии с 1500 до н. э. (нмена богов, царей и знати, коневодч. терминология), т. наз. митаннийский арийский (принадлежащий к инд. группе, но не объяснимый полностью из ведийского языка).
Индоарийская группа оказалась во мн. отношениях более консервативной, чем иранская. В ней лучше сохранились нек-рые архаизмы индоевроп.и индоиран. эпох, в то время как иран. группа претерпела ряд существенных изменений. В фонетике — это изменения прежде всего в области консонантизма: спирантизация глухих смычных, утрата придыхания согласными, переход s в h. В морфологии — это упрощение сложной древней флективной парадигмы имени и глагола, прежде всего в др.-перс. яз.
Др.-инд. языки представлены ведийским яз., санскритом, а также нек-рым кол-вом слов митаннийского арийского; ср.-индийские — пали, пракритами, апа-бхранша; новые индоарийские языки — хинди, урду, бенгали, маратхи, гуджара-ти, панджаби, ория, ассамским, синдхи, непали, сингальским, мальдивским, цыганским  языками и  др.
Др.-иран. языки представлены авестийским, др.-персидским (язык ахе-менид. надписей), а также отд. словами в греч. передаче на скифском и индийском (можно судить о нек-рых фонетич. особенностях этих языков). К ср.-иран. языкам относятся ср.-перс, (пехлеви), парфянский, согдийский, хорезмийский, сакские языки (диалекты), оактрнйский (прежде всего — язык надписи в Сурх-котале). К новоиран. языкам относятся персидский, таджикский, пушту (афганский), осетинский, курдский, белуджский, гилянский, маэандеранскнй, татский, та-лышский, парачи, ормури, ягнобский, мунджанский, йидга, памирские (шуг-нанский, рушанский, бартангский, оро-шорский, сарыкольский, язгулямский, ишкашимский, ваханский) и др.
Совр. И. я. распространены в Индии, Пакистане, Бангладеше, Непале, Шри-Ланке, Мальдивской Республике, Иране, Афганистане, Ираке (сев. р-ны), Турции (вост. р-ны), СССР (в Таджикистане, на Кавказе и др.). Они характеризуются целым рядом общих тенденций, что свидетельствует об общей типологии развития этих двух групп языков. Почти целиком утрачена древняя флексия имени   и   глагола.   В   именной    парадигме вместо многопадежной флективной системы склонения вырабатывается противопоставление прямой и косвенной формы, сопровождаемой служебными словами: послелогами или предлогами (только в иран. языках), т. е. аналитич. способ выражения грамматич. значения. В ряде языков на базе этих аналитич. конструкций образуется новая агглютинативная падежная флексия (вост. тип инд. языков, среди иранских — осетинский, белуджский, гилянский, мазандеранский). В системе глагольных форм получают большое распространение сложные аналитич. конструкции, передающие значения вида и времени, аналитич. пассив, аналитич. словообразование. В ряде языков образуются новые синтетич. стяженные глагольные формы, в к-рых служебные слова аналитич. конструкций приобретают статус морфем (в инд. языках, прежде всего в языках вост. типа, этот процесс зашел дальше, в иранских наблюдается лишь в разг. речи мн. живых языков). В синтаксисе для новых И. я. характерна тенденция к фиксиров. порядку слов и для многих из них — к эргативности в разных ее вариантах. Общей фонологич. тенденцией в совр. языках этих двух групп является утрата фонологич. статуса количеств, противопоставления гласных, усиление значения ритмич. структуры слова (последовательности долгих и кратких слогов), очень слабый характер ди-намич. словесного ударения и особая роль фразовой интонации. Дардские языки составляют особую промежуточную группу индоиран. языковой ветви. Относительно их статуса у ученых нет единого мнения. Р. Б. Шоу, С. Конов, Дж. А. Гри-рсон (в ранних работах) усматривали в дард. языках иран. основу, отмечая их особую близость с памирскими. Г. Мор-генстьерне в целом относит их к инд. языкам, как и Р. Л. Тернер. Грирсон (в поздних работах), Д. И. Эдельман считают их самостоят, группой, занимающей промежуточное место между индоарийскими и иранскими языками. По мн. чертам дард. языки включаются в центр.-азиат, языковой союз.

Индоевропеистика

ИНДОЕВРОПЕИСТИКА          (индоевропейское языкознание)— раздел сравнительно-исторического языкознания, изучающий индоевропейские языки —прежде всего под углом зрения их происхождения из единого источника. В науч. лит-ре понятие «И.» употребляется в двух случаях — когда речь идет о совокупности частных и специализпров. дисциплин, изучающих конкретную группу нндоевроп. языков или отд. язык (напр., индоиранистика, германистика, кельтология, славистика, хеттология — составные части И.), и когда речь идет об индоевроп. языках как целом, закономерно связанном в своих частях и предполагающем язык-источник («общеиндоевропейский», чиндоевропейскпй праязык», «протоиндоевропейский»). Употребление слова чИ. > в первом случае следует признать хотя и допустимым, но экстенсивным, не затрагивающим главного в языках, к-рые являются индоевропейскими. Понятие чИ.» наиболее оправдывает себя, когда оно непосредственно связано со сравнит.-нет. грамматикой индоевроп. языков, с индоевроп. языком-источником и теми его диалектами, к-рые дают наиболее очевидные и информативные сведения для реконструкции языка-источника. Поэтому совр. И. имеет в своей основе исследование системы регулярных соответствий между формальными элементами разных уровней, соотносимыми в принципе с одними и теми же (или, точнее, диахронически тождественными) единицами плана содержания, а также интерпретацию этих соответствий. Поскольку объяснение системы соответствий, выявляющих ми. о 6-щ и е черты, как правило, видят в особенностях прошлого состояния индоевроп. языков и сам язык-источник, объясняющий как единое, так и различающееся в языках-преемниках, помещается тоже в прошлом, подлежащем реконструкции, И. ориентируется прежде всего на наиболее архаичные языки и языковые факты, т. е. иа то, что засвидетельствовано на наиболее ранних этапах развития и, следовательно, является особенно показательным в свете задач, стоящих перед И. На протяжении долгого времени в центре И. стояли след. проблемы, остающиеся актуальными и для совр. ее состояния: 1) состав семьи индоевроп. языков; 2) отношения между языками этой семьи (частные чпромежу-точные» праязыки, языковые единства, проблема диал. членения индоевроп. праязыка и соответственно территории); 3) источник единства индоевроп. языков (теория индоевроп. праязыка, теория конвергентного развития первоначально разл. языков и т. п.); 4) система соответствий индоевроп. языков как формальная структура связей между языками индоевроп. семьи (т. е. сравнит.-ист. грамматика нндоевроп. языков в подлинном смысле слова); 5) индоевроп. древности — проблема временной и пространств, локализации индоевроп. языка-источника (архео-логич., языковые и др. данные), реконструкция условий жизни древних индоевропейцев — экология, природные условия, экономика, быт, социальное устройство, семья и система брачных отношений, право, идеологич. системы (мифология, религия, ритуал, умозрение, т. е. нндоевроп. чпредфилософия», и т. п.) и способы их фиксации с помощью знаковых систем (жанры словесного творчества, проблема чпоэтич. языка» и т. п.); 6) вхождение индоевроп. языка-источника в более обширную и древнюю языковую общность, отношения индоевроп. языка-источника к смежным языковым образованиям (проблема заимствований индоевропейских в неиндоевроп. языках и неиндоевропейских в индоевроп. языках).
Основы И. были заложены во 2-й пол. 10-х гг. 19 в., хотя идеи о сходстве и даже родстве как отд. лексем или форм (напр., в спряжении глагола в наст, вр.), так и языков (греческого, латинского, германских, славянских) высказывались и раньше (нек-рые наблюдения ср.-век. науки, опыты И. Ю. Скалигера, 15—16 вв.), особенно начиная с 18 в. (Л. тен Кате в 1-й пол. 18 в., А. Л. фон Шлёцером и И. Э. Тунманом во 2-й пол. 18 в.). Во 2-й пол. 18 в. исключительно важным было привлечение внимания к сходствам санскрита с рядом языков Европы (франц. иезуитом Кёрду в 1767, нем. иезуитом Паулином a Sancto Bartholomaeo и особенно англичанином У. Джоунзом в 1786), что сразу же дало основание для выдвижения гипотез о родстве этих языков, к-рые, однако, в то время не могли быть ни правильно сформулированы, ни тем более проверены. Решающим для зарождения И. было открытие санскрита, знакомство с первыми текстами на нем и начавшееся увлечение др.-инд. культурой, наиболее ярким отражением чего была книга Ф. фон Шлегеля чО языке и мудрости индийцев» (1808). В этом культурном и науч. климате проявились основополагающие труды по И. У ее истоков стоят Ф. Бопп (описавший в 1816 систему спряжения в санскрите в сравнении с греческим, латинским, персидским и германскими языками) и Р. К. Раек (сравнение фактов герм, языков с греческим, латинским, балто-славянскими и установление их родства). Я. Гримму принадлежит заслуга первого сравнит.-ист. описания целой группы языков. В его чНемецкой грамматике» (т. 1—4, 1819—37), как и в чИстории немецкого языка» (т. 1—2, 1848), содержится первый опыт соединения собственно компаративистской и ист. методики исследования языка. Отд. черты сравнит.-ист. подхода к слав, языкам характерны для исследований А. X. Востокова и И. Добровского. Постепенно закладываются основы сравнит.-ист. интерпретации и ряда др. групп языков индоевроп. семьи, но ведущее место в этом отношении занимает германистика (ср. труды Я. Гримма, Раска и
др.) — на долгий период И. становится чнемецкой» по преимуществу наукой. Этим объясняется исключительно широкое распространение обозначения И. как чнндогерманистики», а индоевроп. языков — как чпндогерманских» (Indoger-manisch). Осн. достижения 1-го периода в развитии И. (до нач. 50-х гг. 19 в.): 1) нахождение наиболее чеиль-ного» и надежного элемента для сравнит.-ист. исследования — грамматич. показателей (прежде всего флексии), на базе чего строится сравнит.-ист. анализ, наиболее полная форма к-рого представлена сравнит.-ист. грамматикой — как отд. языковых групп, так и всех индоевроп. языков в особенности (ср. чСравнитель-ную грамматику санскрита, зендского, греческого, латинского, литовского, старославянского, готского и немецкого» Боп-па, 1833—52, как итог всего 1-го периода И.), т, е. выработка метода и осн. формы исследований в области И.; 2) установление понятия лингвнетпч. закона, объясняемого из специфики сравнит.-ист. исследования (ср. закон Гримма о герм, чпере-движении звуков» — Я. Гримм, 1822, а до него — Раек, 1818) и являющегося высшей и наиболее доказат. формой демонстрации языковых закономерностей; 3) создание основ науч. этимологии индоевроп. языков (прежде всего — этимоло-гич. разыскания А. Ф. Потта, 1833—36), имевшее исключит, значение для расширения круга родств. лексем в индоевроп. языках и, следовательно, для формулировки на их основе правил фонетич. соответствий, к-рые позже станут путеводной нитью в И.; 4) определение ядра индоевроп. языков как в отношении отд. групп, напр. включение кельт, языков (Ж. Ришар, 1831; А. Пикте, 1837; Бопп, 1838; А. Шлейхер, 1858), слав, языков (со 2-го томачСравнительной грамматики» Боппа, 1835, хотя сама идея их родства с индоевроп. языками возникла раньше), арм. яз. (со 2-го изд. чСравннтельной грамматики» Боппа; окончат, введение арм. яз. в И.— заслуга И. Г. Хюбшмана), алб. яз. (Бопп, 1843, 1855; И. Г. Ган; сам факт, родства стал более или менее очевиден после работы Й. Ксюландера, 1835), так и в отношении отд. языков в группах, ср. замену перс. яз. (Бопп, 1816) миднй-ско-перендским (Потт, 1833), зендским (Бопп, 1833), т. е. авестийским (начиная с Э. Бюрнуфа), и введение др.-перс, языка клинописных надписей; введение прусского (Бопп, 1849, 1853), ряда италийских, кельтских и т. п.; на этом пути И. знала и неудачи (ср, попытки зачислить в индоевроп. семью груз. яз. или кави, предпринятые Боппом); 5) первые опыты определения преимуществ, связей (генетических) между индоевроп. языками (преимуществ, близость индийских и иранских, италийских и кельтских, балтийских и славянских, но и — ошибочно — греческого    и    латинского);
6)  указание двусторонних связей: славяп-ско-балтнйскнх, славянско-германекпх или славянско-балтийских и славянско-арнйскнх (А. Кун), кельтско-германских (А.   Хольцман)   и   кельтско-италийских;
7)  определение крупных диал. областей: балто-славянско-германскнх (П. Гримм, И. К. Цейс, отчасти Бопп), германо-кельто-италийских; 8) создание первых сравнит.-ист. грамматик отд. групп языков (германских — Гримм, романских — Ф. К. Диц, 1836—45; позже, уже в след. период,— славянских — Ф. Миклошич, с   1852,   и   кельтских — Цейс,   1853).
2-й период в развитии И. (нач. 50-х гг.— 2-я пол. 70-х гг. 19 в.) характеризуется    созданием    А.    Шлейхером, нового варианта сравнит.-нет. грамматики индоевроп. языков («Компендиум сравнительной грамматики индогерман-ских языков>, 1861—62). Формулируется постулирование единого источника всех индоевроп. языков — индоевроп. праязыка, осуществляется реконструкция его существенных черт в фонетике, морфологии и словаре, определяются осн. линии и этапы развития от индоевроп. праязыка к отд. группам индоевроп. языков. Присущий Шлейхеру пафос систематизации и рассмотрение эволюции языка по аналогии с развитием живых организмов объясняют исключительное для И. того времени внимание к фонетике, прежде всего к закономерностям фонетич. развития, а также создание первых законченных схем развития индоевроп. языков, начиная с праязыкового состояния. Внимание к фонетич. стороне сравнений и к реконструкции привело в 60-х, а особенно в 70-х гг. 19 в. к ряду важных открытий: закон Грассмана (1863), объясняющий кажущуюся аномалию в соотношении губных согласных в начале слова в греч., др.-инд. и др. языках: установление Г. И. Асколи (1870) двух рядов соответствий индоевроп. гуттуральных и выдвижение тезиса о «расщеплении > их уже в индоевроп. праязыке (след. шаг — постулирование в индоевропейском двух рядов гуттуральных — А. Фик, Л. Аве, И. Шмидт); установление К. Бругманом (1876) в индоевроп. праязыке триады гласных — е, о, а вместо ранее принимавшихся по образцу санскрита a, i, и, а также реконструкция индоевроп. носовых слоговых сонантов гр и п и плавных слоговых г, / (Г. Остхоф); новая теория индоевроп. вокализма Шмидта (1871—75); закон Вернера (1877) о соотношении в германском рефлексов индоевроп. смычных в зависимости от места ударения в слове; закон палатализации — Г. Кол-лиц, Шмидт (1879—81) — и, следовательно, вычленение языков kentum и satam и др.
К кон. 70-х гт. в И. практически сложилось убеждение в регулярности действия фонетич. изменений, сыгравшее большую роль в дальнейшем развитии И.— и непосредственно (через выявление новых фонетич. законов и соответствий), и косвенно (через возникновение новых принципов объяснения случаев нарушения регулярности фонетич. изменений, напр. принципа аналогии и т. п.). В этот же период были выдвинуты первые схемы, опи-сывающиеч распадение» индоевроп. праязыка и косвенно характеризующие степень близости между собой отд. групп индоевроп. языков. Схемы родословного древа индоевроп. языков играли, несомненно, положит, роль, стимулируя к исследованию внутр. связей между потомками индоевроп. языка и тем самым создавая основу для будущей теории индоевроп. диалектов. Из схем родословного древа особой известностью пользовались две схемы — Э. Лотнера и Шлейхера.
Практически одновременно, на рубеже 50-х vi 60-х гг., возникают такие теории соотношения членов индоевроп. семьи, к-рые акцентируют не жесткое закрепление языков в данном месте схемы (часто ведущее к слишком упрощенным результатам), известную текучесть, переходность данной группы индоевроп. языков среди всей нх совокупности. Пикте (1859) предпочитает говорить о «непрерывной цепи специфич. языковых связей >, а Г. Ф. Эбель устанавливает преимуществ, двусторонние отношения для целого ряда языков: славянского с балтийским и ираяскнм; греческого с арийским и италийским; кельтского с германским и италийским; германского с кельтским и балто-сла-вянским и т. п. Эта тенденция объяснения внутр. соотношения индоевроп. языков получила отражение в «теории волн> Шмидта (1872), отметившего особое значение фактора географич. смежности индоевроп. языков и оспорившего само понятие распадения индоевроп. праязыка. По Шмидту, речь идет не о частных праязыках типа славянско-балто-германского и т. п., а о непрерывной сети переходов от индийского к иранскому, от иранского к славянскому, от славянского к балтийскому, от балтийского к германскому, от германского к кельтскому и др. Теория Шмидта оказала позже значит, влияние на разные направления ареальной лингвистики. Из др. достижений 2-го периода нужно отметить: 1) расширение н улучшение языковой и филологич. основы сравнения, напр. включение в исследование древнейших из известных в то время индоевроп. текстов — ведийских (ср. издание «Ригведы> Т. Ауфрехтом в 1861—63, «Атхарваведы> Р. фон Ротоми У. Д. Уит-ни в 1856; появление полного санскрит-ско-нем. словаря О. Бётлиигка и Рота, 1855—75), др.-персидских, авестийских, гомеровских, италийских и др.; 2) срав-нит.-ист. интерпретацию таких архаичных языков, как балтийские (литовский — Шлейхер, 1856—57, латышский — А. Биленштейн, 1863—64, прусский — Г. Г. Ф. Нессельман, 1845, 1873) или ст.-славянский (Шлейхер, 1852) и др., не говоря о др.-греческом (ср. исследования Г. Курциуса, в частности фактически первый этимологич. словарь конкретного индоевроп, языка—греческого, 1858—62); 3) появление сравнит.-ист. исследований по отд. группам языков и создание таких обобщающих трудов, как «Компендиум сравнительной грамматики индргерман-ских языков > Шлейхера и «Сравнительный словарь индоевропейских языков > Фика, 1868; 4) зарождение науки об индоевроп. древностях, основоположником к-рой был Кун (ср. также труды Пикте, особенно «Происхождение индоевропейцев», т. 1 — 2, 1859—63, и др.), много сделавший и в области сравнит.-ист. индоевроп. мифологии. Эпохальное значение в развитии И. н ист. яз-знания вообще имело возникновение принципа лингвистич. реконструкции и ее техники (в этом смысле искусств, текст, составленный Шлейхером на индоевроп. праязыке, имел большое методологич.   значение).
Превращение И. в весьма точную науку, возглавившую прогресс в яз-знании, со сложным аппаратом методолргич. принципов и строгой техникой анализа относится к 3-му периоду ее развития, начавшемуся с кон. 70-х гг. 19 в. и в основном исчерпанному к 10—20-м гг. 20 в. Этот период можно назвать в основном «младограмматическим» (см. Младо-грамматизм), хотя первые работы младограмматиков появились несколько раньше, а исследования младограмматич. типа нередко появляются и позже—вплоть до настоящего времени, хотя Ф. де Сос-сюр, заложивший основы новой методологии как в общем, так и в значит, степени в сравнит.-ист. яз-знании, не может быть отнесен к числу младограмматиков, как и
A.  Мейе, отчасти Ф. Ф. Фортунатов, Асколи, П. Кречмер и нек-рые др. Центр, фигуры этого периода: в Германии — Бругман, Б. Дельбрюк, Остхоф, Г. Пауль, Хюбшман, Ф. Бехтель, Малов, А. Бец-ценбергер, А. Лескин, К. Бартоломе, Ф. Зольмсен, их последователи и продолжатели В. Штрейтберг, Э. Внндиш, Г.   Циммер,   Р.   Траутман,    ф.    Клуге,
B.   Шульце, А. Вальде, Р. Турнейзен, Г. Хирт, Ф. Зоммер и др.; во Франции — Мейе, Р. Готьо, Ж. Вандрнес; в Швейцарии — Соссюр, Я. Ваккернагель, в Дании — X. Ледерсен; в Австрии — Кречмер; в России — Ф. Ф. Фортунатов н др. Признание принципа регулярности фонетич. изменений (уже с самого начала вызвавшего критику со стороны ряда ученых — И. А. Бодуэна де Куртенэ, Г. Шухардта, Ж. Жнльеро-на, О. Есперсена и др.) привело к выявлению др. звуковых законов (ср. законы Соссюра, Фортунатова, Лескнна, Хирта и т. д.; по аналогии появляются законы, описывающие и др. уровни языка, напр. синтаксис, ср. закон Ваккернагеля и др.) и созданию довольно целостной картины индоевроп. вокализма и чередований, что способствовало заложению основ индоевроп.   морфонологии.   Картина,   восстановленная для индоевроп. "консонантизма, отличалась большей сложностью и меньшим единством точек зрения (ср.  проблему двух или трех рядов гуттуральных, т. н. спиранты Бругмана, и т. п.). Заслуга младограмматиков — в   постановке   вопроса о надежности соответствий и выработке достаточно строгих критериев достоверности полученных результатов. Но самое блестящее достижение И. этого периода— обращение  к  системному   анализу фактов.  Именно таким образом  Соссюр открыл  (1879) «сонантич.  коэффициент» (условно — А),  к-рый в сочетании с основными (краткими) гласными дает долгие гласные, а в безударном положении приобретает слогообразующую  функцию (индоевроц. «шва» — э). Реальность этого открытия была вскоре же подтверждена Фортунатовым (а отчасти и Ф. Куршай-тисом)   на   примере различия интонаций на сочетаниях il, ir, im, in в литов. яз. а в кон. 20-х гг. н Е. Куриловичем, опоз! навшим в хеттском h отражение соссюров. ского чсонантич. коэффициента». Открытие  Соссюра  позволило создать единую теорию индоевроп. аблаута, к-рая не только обобщала все ранее известные факты, определяя им должное место,  но н позволяла вскрыть новые, до того неизвестные.  Достижения И.  были столь  значительны, что в отношении мн. осн. разделов И. возникла иллюзия окончательности   полученных   результатов, к-рая,   в свою очередь, объясняет уход (частичный) в   исследование  частных,   разрозненных, иногда мелких фактов вне их функций'н вне общей 'картины  (не говоря  о системе).   Нек-рые   важные   разделы   (напр., семантика) оказались в пренебрежении, несмотря на появление ряда интересных исследований (М. Бреаль, М. М. Покровский и др.). Все сильные и слабые стороны младограмматизма  отразились   в  «Сравнительной   грамматике   индоевропейских языков» Бругмана и Дельбрюка — самом обстоят,    труде    в    области   индоевроп. яз-знания,   во мн.   отношениях  сохраняющем свое значение и в наши дни (т. 1—2, 2 изд.,  1897—1916), много внимания уделено синтаксису; более сжатое изложение — в «Краткой  сравнительной  грамматике    индоевропейских   языков»  Бругмана 1т. 1—3,  1902—04). Младограмматич. исследования в области И. строились обычно как самодовлеющий лннгвистнч. анализ, при к-ром и сама проблема праязыка и его диал. членения, и тем более вопросы индоевроп. древностей оставались за пределами внимания. В основном ограничивались    несколько     скорректиров.     результатами    гипотез,   выдвинутых ранее (признание преимуществ,  связей  внутри индоевроп.    языков — др.-индийского   и иранских, кельтских и италнйскнх и особенно славянских н балтийских; в связи с последними возникла острая дискуссия о   характере этой  связи — балто-славян-ская    языковая    общность,    или  искони близкие диалекты,  находившиеся всегда в тесном соседстве, или же конвергенция н условиях соседства и т. п.).

Индийские (индоарийские) языки

ИНДИЙСКИЕ        (ИНДОАРЙЙСКИЕ) ЯЗЫКИ — группа генетически родственных языков, восходящих к древнеиндийскому языку и вместе с дардскими языками и иранскими языками к индоиранской языковой общности, входящей в индоевроп. семью языков (см. Индоиранские языки, Индоевропейские языки). И. (и.) я. распространены в сев. и центр. Индии [хинди, урду, бенгали, панджаби, маратхи, гуджарати, ория, ассами (ассамский), синдхи и др.], Пакистане (урду, панджаби, синдхи), Бангладеш (бенгали), Шри-Ланке (сингальский — на Ю. острова), Мальдивской Республике (мальдивский), Непале (непали); за пределами этого региона — цыганский и парья (диалект на терр. СССР в Гиссар-ской долине Таджикистана). Общее число говорящих 770 млн. чел. На 3. и С.-З. И. (и.) я. граничат с иранскими (белуджский, пушту) и дардскими языками, на С. и С.-В.— с тибетскими и гималайскими, на В.— с рядом тибето-бирм. и мон-кхмер. языков, на Ю.— с дравидийскими (телугу, каннада). В Индии в массив И. (и.) я. вкраплены языковые островки др. лингвистич. групп (мунда, мон-кхмер, дравидийские и др.).
Древнейший период развития И. (и.) я. представлен ведийским яз. (языком культа, функционировавшим условно предположительно с 12 в. до и. э.) и санскритом в нескольких его лит. разновидностях (эпическим —3—2 вв. до и. э., эпиграфическим — первые века н.э., клас-сич. санскритом — расцвет 4—5 вв. н. э.). Отд. индоарийские слова, принадлежащие диалекту, отличному от ведийского (имена богов, царей, коневодч. термины), засвидетельствованы начиная с 15 в. до н. э. в т. наз. мптанннйском арийском в документах   из Малой и Передней Азии.
Для др.-инд. состояния иа фонетико-фонологич. уровне характерно наличие классов смычных шумных придыхательных и церебральных фонем (сохранившихся с нек-рымп изменениями вплоть до совр. состояния), фонологич. противопоставление простых гласных по долготе/краткости в слогах любого типа, допустимость согласного исхода слова наряду с гласным, наличие многочисл. сочетаний согласных, особенно сложных, в середине слова. В основе др.-инд. морфологии лежит система качеств, чередований гласного в корне и в суффиксе. Языку свойствен развитый синтетич. строй. Грамматич. значения передаются сочетанием многочисл. типов основ имени в глагола с той или иной серией окончаний. Имя имеет 8 падежей, 3 числа, глагол — 3 лица, 3 числа, 6—7 времен, 4—6 наклонений, 3 залога. Парадигма глагола представлена ми. десятками личных флективных форм. В словообразовании продуктивны префиксация и суффиксация, причем ряд суффиксов требует определ. ступени чередования корневого гласного. Морфологич. структура слова предельно ясна. В синтаксисе при преимущественном конечном положении глагольного сказуемого и препозитивности определения порядок слов свободный.
Ср.-инд. период развития И. (и.) я. представлен многочисл. языками и диалектами, бывшими в употреблении в устной, а затем и в письм. форме к сер. 1-го тыс. до н. э. Из них наиболее архаичен пали (язык буддийского Канона), за к-рым следуют пракриты (более архаичны пракриты надписей) и апаб-храиша (диалекты, сложившиеся к сер. 1-го тыс. н. э. в результате развития пракритов и являющиеся переходным звеном к новоинд. языкам). Для ср.-инд. состояния по сравнению с др.-индийским на фонетико-фонологич. уровне характерны резкие ограничения на сочетания согласных, отсутствие консонантного исхода слова, изменение интервокальных смычных, появление назализованных гласных фонем, усиление ритмич. закономерностей в слове (гласные противопоставляются по долготе/краткости только в открытых слогах). В результате этих фоне-тич. изменений утрачивается ясность морфемной структуры слова, исчезает система качественных морфонологич. чередований гласных и ослабевает различит, сила флексии. В морфологии проявляются тенденции к унификации типов склонения, к смешению именного и местоименного склонения, к сильному упрощению падежной парадигмы и развитию системы послелогообразных служебных слов, к исчезновению целого ряда глагольных категорий и сужению сферы употребления личных форм (начиная с пракритов в функции личных форм глагола в прош. вр. употребляются только причастия). В синтаксисе появляется ряд дополнит, ограничений, приведших к большей стандартизации   структуры    предложения.
Новоинд. период в развитии И. (и.) я. начинается после 10 в. Он представлен приблизительно двумя десятками крупных языков н большим кол-вом диалектов, иногда весьма отличающихся друг от друга. Классификация совр. И. (и.) я. предложена в 80-х гг. 19 в. А. Ф. Р. Хёрнле и лингвистически разработана в 20-х гг. 20 в. Дж. А. Грирсоном. В ее основе лежит различение «внешних» (периферийных) языков, обладающих рядом общих черт, и «внутренних», где соотв. черты отсутствуют (предполагается, что это деление отражает соответственно раннюю и позднюю волну миграции арийских племен в Индию, шедших с северо-запада). «Внешние» языки делятся на сев.-западные [лахнда (ленди), синдхи], южные (маратхи) и восточные (ория, бихари, бенгали, ассамский) подгруппы. «Внутренние» языки членятся на 2 подгруппы: центральную (зап. хинди, панджаби, гуджарати, бхи-ли, кхандеши, раджастхани) н пахари (вост. пахари — непали, центр, пахари, зап. пахари). В состав промежуточной подгруппы входит вост. хинди. Инд. лингвисты чаще следуют классификации С. К. Чаттерджи, отказавшегося от различения «внешних» и «внутренних» языков и подчеркнувшего сходство языков, занимающих смежные ареалы. По этой классификации, не противоречащей, по сути   дела,   грирсоновской,   выделяются
сев., зап., вентр., вост. и юж. подгруппы. Особое место занимает цыган, яз., обнаруживающий ряд общих черт с языками сев.-зап. Индии и Пакистана. И. (и.) я. за пределами Индии (цыган, яз. в разных странах, диалект парья в Таджикистане, сингальский яз. на Шри-Ланке, мальдивский яз. в Мальдивской Республике) обнаруживают значит, влияние иноязычных систем.
Совр. И. (и.) я. объединяются рядом общих особенностей, к-рые в известной степени объясняются дальнейшим развитием тенденций, свойственных пракритам, и наличием межъязыковых контактов, приводящих к образованию разл. языковых союзов. Фонологич. системы этих языков насчитывают от 30 до 50 и более фонем (число фонем постепенно уменьшается в языковых ареалах с северо-запада на юго-восток). В целом для общеинд. фонологич. модели характерно наличие согласных придыхательного и церебрального рядов. Наиболее распространенная модель консонантизма включает 5 четырехугольников: к—g, kh—gh; с—j, ch— jh; t—d, th—dh; t—d, th—dh; p—b, ph— bh (хинди, ория, бенгали, непали, маратхи и синдхи — в последних двух языках общая модель представлена в разросшемся виде: в маратхи за счет аффрикат, в синдхи за счет имплозивных). В панджаби это не четырех-, а трехчленное противопоставление (к—g—kh и т. д., как в дард-ских), в сингальском и мальдивском — двоичное (k—gHT. д., как в тамильском), в ассамском модель та же четырехчленная, но нет квадратов церебральных и палатальных. Оппозиция придыхательности у звонких согласных трактуется в ряде совр. И. (и.) я. на грани ингерентной и просодической (в панджаби, ленди, диалектах зап. пахари и вост. бенгалв это просодич. оппозиция тонов). В большинстве языков (кроме маратхи, сингальского и мальдивского) для гласных фоноло-гична оппозиция назальности, противопоставление по долготе/краткости не фо-нологично (кроме сингальского и мальдивского). Для совр. И. (и.) я. в целом характерно отсутствие начального сочетания согласных фонем.
В области морфологии совр. И. (и.) я. представляют разные стадии последоват. процессов: утрата старой флексии — выработка аиалитич. форм — создание на их базе новой агглютинативной флексии или новой сиитетич. флексии, выражающей меньший круг значений, чем старая флексия. На основании типологич. изучения морфологич. строя совр. И. (и.) я. Г. А. Зограф делит их на 2 типа: «западный» и «восточный». В «зап.» типе грамматич. значения передаются флективными и аналитич. показателями, причем вторые наращиваются ва первые, образуя двухъ- и трехъярусные системы формантов (у имен — косвенная основа + послелоги, первичные и производные; у глагола — сочетание причастий или отглагольных имен с вспомогат. глаголами, первичными и вторичными). В «вост.» типе эти значения передаются преимущественно агглютинативными показателями, на к-рые могут наращиваться аналитические, напр. у имен — основа ( = прямому падежу) + [аффикс определенности или множественности] + аффикс падежа + [послелог]; у глаголов — основа ( = корню) + аффикс времени + аффикс лица. В «зап.» типе есть грамматич. категория рода, включающая обычно два рода, реже — три (маратхи, гуджарати), в «восточном» такой категории нет. В «зап.» типе прилагательные делятся на 2 подкласса:  изменяемые и
невзменяемые, в «восточном» они всегда неизменяемы.
В синтаксисе для совр. И. (и.) я. характерно фиксированное положение глагола (в конце предложения) и связанных с ним слов, широкое распространение служебных слов (в «зап.» типе — послелоги, в «вост.» типе —особые частицы). Для «зап.» типа характерно развитие эргативной или разных вариантов эрга-тивообразной конструкции; «вост. > типу они несвойственны.
В лексике совр. И. (и.) я. принято различать слова тадбхава (букв.— «происходящий от него», т. е. от санскрита) — осн. ядро исконных, незаимствованных слов, прошедших через пракриты к совр. состоянию; татсама (букв.— «подобный ему», т. е. санскриту) — заимствования из санскрита, дешья (букв.— «местный») — слова, не имеющие санскрит, источника, диалектизмы др.-инд. периода, заимствования из неарийских языков Индии. Среди внеш. заимствований выделяются арабские,  персидские,  английские  и  др.
В разных местах ареала, занимаемого совр. И., (и.) я., на общую модель накладываются местные особенности. Отчетливо противопоставляются на всех уровнях вост.-инд. языки и более раздробленная группа языков, условно иаз. зап.-индийской. Черты языкового союза объединяют нек-рые И. (и.) я. с дравидийскими: сингальский с тамильским, маратхи с каннада. Синдхи, панджаби, пахари обнаруживают ряд общих черт с др. языками «гималайского» языкового союза, в частности с дардскими и тибетскими.

Индейские языки

ИНДЕЙСКИЕ ЯЗЫКИ (америпдекие языки) — языки коренного населения Америки (за исключением эскимосско-алеутских языков). С наибольшей ист. полнотой представлены в Центр, и Юж. Америке. Общее число говорящих 27,5 млн. чел. Исторически восходят к языкам населения, мигрировавшего ок. 40—30 тыс. лет назад из Азии через зону Берингова прол. Несмотря на ряд гипотез, предполагающих исконное генетич. родство всех групп И. я. (П. Риве, А.   Л.   Крёбер,   М.   Сводеш   и  др.),  на родств. связи не могут считаться доказанными. Попытки сближения И. я. с нек-рыми языковыми семьями Ст. Света вызывают еще большие возражения.
Осн. семьи И. я. Сев. Америки: на-дене, салишская, алгонкинская, сиу, ирокезская, галф, хокальтекская. Гл. обр. в Центр. Америке представлены семьи тано-ацтекская, отомангская, майя. Наиболее крупные семьи И. я. Юж. Америки: чибча, аравакская, карибская, ке-чумара, паио-такана, же, тупи-гуарани. Вие этой классификации остается целый ряд изолиров. языков и мелких языковых групп. Сравнит.-ист. исследования и создание генеалогич. классификации затрудняются не только незавершенностью описат. этапа изучения языков, ио и (в связи с сокращением кол-ва И. я.) утратой большого числа ранее существовавших переходных звеньев в цепи ист. развития. Особенно осложнено доказательство гипотез отдаленного языкового родства. Тем не менее вполне реальны предположения о возможности широких геиетич. связей как для ряда сев.-американских, так и для ряда юж.-амер. языков.
В формально-типологич. отношении И. я. обнаруживают, с одной стороны, значит, расхождения, с другой — явные параллелизмы. Фонетич. строй в разных языках существенно варьирует. Т. Ми-левский выделяет в амер. ареале 3 осн. типа фонологич. систем: атлантический (с развитым вокализмом и бедным консонантизмом при заметном удельном весе сонорных), тихоокеанский (с богатым консонантизмом при ограниченном вокализме) и центральный (с фонемным составом промежуточного типа). В целом развиты лариигальные артикуляции, на базе к-рых возникают преим. в Сев. Америке два или три ряда противопоставлений смычных (и иногда аффрикат), образуемых придыхательными, глоттали-зовавиыми и звонкими согласными. Широко распространены лабиализов. согласные, моиофоиемность к-рых, впрочем, не всегда легко обосновать. Звонкие смычные встречаются относительно редко. В большинстве языков согласные и гласные распределяются в слове довольно равномерно, ср. широко распространенные фонологич. структуры слова типов CVC, CVCV, CVCVC(V) и т. п. Сочетания согласных обычно включают не более двух фонем. Законы ударения весьма различны. Во ми. языках отмечены тоновые характеристики. Интересны и иек-рые просодич. явления (в частности, явления  типа  сингармонизма).
В плане контенсивной типологии среди И. я. представлены языки номинативного (кечумара, хокальтекские), эрга-тивного (алгонкинские, майя, пано-та-каиа) и активного (на-дене, сиу, тупи-гуараии) строя. В ряде случаев структура языка может быть признана типологически   п ром еж уточной.
В плане морфологич. типологии большинство И. я. представляют более или менее выдержанный агглютинативный строй с разной степенью синтетизма. Полисиитетич. языки особенно характерны для Сев. Америки. Соотношение префиксации и суффиксации различно по языкам, однако чисто суффиксальные языки составляют исключение. Соотношение именного и глагольного словообразования в разных языках не совпадает. Развиты аффиксы производства отглагольных имен. Глагольное словоизменение в целом развито значительно лучше именного. Из морфологич. категорий глагола   чаще   других   встречаются:    лицо
(обычно с префиксальным выражением), число, вид-время, версия, способ действия. Одноличные глагольные структуры преобладают над двухличными. Во мн. языках существует супплетив'изм глагольных основ, передающий ед. и мн. число участвующих в действии субъектов или объектов. Падежная парадигма имени известна лишь в нек-рых языках (напр., в кечумара, майя). Несколько шире представлена именная категория числа. Широко распространена категория притяжательности, нередко различающая формы органич. н иеорганич. принадлежности. Общей чертой для И. я. является система послелогов локативной и обстоятельственной семантики. Прилагательные в нек-рых языках составляют весьма ограниченный по своему объему класс слов, в нек-рых языках имя прилагательное отсутствует. Развиты проио-минальные системы. Для них характерны оппозиция трех ступеней удаления, передаваемая указат. местоимениями, а также наличие инклюзивной и эксклюзивной форм местоимения 1-го л. мн. ч.
Синтаксич. структуры И. я. разнообразны, но изучены слабо. Глагол-сказуемое является организующим центром предложения. Во мн. случаях известна иикорпоративная связь дополнения (реже подлежащего) с глагольным сказуемым. Порядок слов в предложении существенно варьирует, отмечены м одел в SOV, OSV, OVS, VOS и VSO. Определение-прилагательное обычно следует за определяемым, а определение-существительное предшествует ему. Сложное предложение изучено хуже, но ясно, что паратаксис резко преобладает над гипотаксисом.
Лексич. фонд И. я. существенно различается как по своему объему, так и по внутр. организации. По языкам распространены т. наз. скрытые именные классификации, устанавливаемые ввиду отсутствия классных признаков в самих именах по характеру согласования слова с синтаксически связанными с ним словами. В словаре значителен удельный вес дескриптивных (звукосимволич. и звуко-подражат.) слов. Особый интерес представляют лексич. параллелизмы между сев.-амер. и юж.-амер. языками (ср. основы личных местоимений 1-го и 2-го л., а также лексемы со значением 'человек1, 'рука', 'рот,' 'пить', 'солнце' и др.). Во мн. сев.-амер. языках отмечаются заимствования из англ., франц. и отчасти рус. языков. В центр, и юж.-амер. языках отмечается множество ис-панизмов и португ. слов. В центр.-амер. зоне немало заимствований из языков тано-ацтекских и майя, в андской зоне Юж. Америки — из языков кечумара.
Большинство И. я. остаются бесписьменными. На континенте известны 3 осн. вида древней письменности: ацтекское письмо, майя письмо и иероглифич. письмо для записи текста на языках кечуа и аймара (последнее, по-видимому, также  возникло в доколумбову эпоху).
Уже в новое время в нек-рых регионах Сев. Америки использовались пиктогра-фич. системы. В нач. 19 в. индеец племени чироки Секвойя создал на лат. графич. основе слоговое письмо (см. Ирокезские языки). Были попытки создать силлабич. системы письма и для нек-рых др. сев.-амер. языков. В 20 в. свои лит. формы имеют языки навахо, кечуа, аймара, гуарани и нек-рые др.
Изучение И. я. началось в 16 в., однако очень долго сохраняло чисто практич. направленность.  С  17  в.  до нач.    20 в.
был создан (гл. обр. миссионерами) ряд словарей и кратких грамматик. Собственно науч. исследование языков началось со 2-й пол. 19 в. В кон. 19 — 1-й пол. 20 вв. большую роль в изучении И. я. сыграли работы Риве, Ф. Боаса, Э. Сепира, Сводеша. Во 2-Й пол. 20 в. в области американистики работают М. Р. Хаас, К. Л. Пайк, X. Хойер, Р. Э. Лоигейкр, Дж. Гринберг, Э. Мат-тесон и мн. др. Однако изученность И. я. остается очень неравномерной. Нельзя считать завершенным, в частности, даже описат. этап, особенно для юж.-амер. языков. Относительно лучше известны фонетич. системы. Сравнит.-ист. исследования существенно опережают типологические. Частично обоснованы гене-тич. связи между нек-рыми языковыми группировками Юж. Америки. Арраль-ные взаимоотношения И. я. также становятся объектом исследования.

Имя

ИМЯ—слово, реже сочетание слов, называющее, именующее вещь ила человека. Отличит, черты И. как типа слов связаны также с особенностями процесса именования (см. Номинация), приводящего к И., и с ролью И. в предложении.
Морфологич. отличия И. от слов др. классов не универсальны и не поддаются обобщению, они могут вообще отсутствовать. В языках с развитой морфологией И. отличается формами склонения, тогда как глагол имеет формы спряжения, прилагательное — формы согласования и степеней сравнения и т. д. Однако то, что в индоевроп. языках естественно воспринимается как объект и выражается И., может в иек-рых индейских языках выражаться как процесс, в формах 3-го л. глагола; напр., в яз. хупа 'он спускается' — назв. дождя (имя объекта «дождь»), в языке тюбатюлабаль различаются имена «дом» и «дом в прошлом > (то, что было домом и перестало им быть), т. е. имя обладает изменением по категории времени, и т. п.; понятие <дождь> в рус. яз. выражается обычно именем, к-рое по функции может быть предикатом или предложением («Дождь, надо взять зонтик»), а, напр., в англ. и франц. языках обычно не получает именной формы выражения, ср. It is raining, II pleut и т. п.
По этой причине в разл. концепциях языка, выработанных в рамках неопозитивизма, в лингвистической философии и др. (см. Философские проблемы языкознания), неправомерно отрицалось объективное, внеязыковое основание различения «имен» и «предикатов» («признаков», «отношений»). Так, Э. Беивенист считал, что различие «процесса» и «объекта» («вещи») не может иметь в лингвистике единого критерия, ни даже ясного смысла, являясь всего лишь результатом проекции иа природу классификации слов, присущей индоевроп. языкам (если «лошадь» — это вещь, а «бежать» — это процесс, то лишь потому, что первое обозначается именем, а второе глаголом); У. О. Куайн утверждал, что всякая теория может признавать в качестве объектов лишь то, что обозначается «связанными переменными» в ее формальных предложениях.
Существуют, однако, объективные основания, как внеязыковые, так и внутриязыковые, для отличения И. от слов др. типов. Виеяэыковым основанием служит то, что И. обозначает вещь, тогда как глагол, вообще предикат — признак или отношение; различие же этих внеязыковых сущностей объективно и не зависит от языка. Внутриязыковым основанием является то, что только И. стоит в таком отношении к виеязыковому объекту, к-рое является отношением именования. Глаголы и вообще предикатные слова «выражают» отношения между предметами действительности, не именуя этих отношений, т. е. своих объектов обозначения. Союзы «выражают» логич. связи между элементами мысли, не обозначая никаких внеязыковых объектов; междометия «выражают» эмоции, также ие именуя их. Особое положение занимают < имена признаков» — прилагательные (также могущие служить предикатными словами) и наречия, отношения тех и других к внеязыковым объектам подобны отношениям И. к вещи, но объекты здесь не являются.вещами. Т. о., с внутриязыковой стороны обоснование определения И. сводится к проблеме именования и в конечном счете к объективному виеязыковому различию вещей, свойств, отношений.
В предложении И. занимает место актанта (терма) в составе предиката, в качестве субъекта и объекта, а также разл. дополнений.
При формализации аналогом И. выступает свободная или связанная переменная, а также (в случае собственного И.) постоянная (константа). Слова др. типов не формализуются этим способом (аналогом глагола выступает предикат, аналогами предлога и союза — логич. связки). Семаитико-синтаксич. критерий И. и его формализация являются универсальными, не зависят от типа и строя языка.
В развитых языках, как естественных, так и искусственных, путем особой трансформации, т. наз. номинализации, в И. может быть превращено любое выражение, иапр. в рус. яз.: глагол <бежать»> 'бег'; предикатив «В комнате холодно» > 'В комнате холод'; целое предложение «Я опаздываю» > 'Тот факт, что я опаздываю...'. В этом смысле предложение иногда рассматривается как «имя факта или события». Путем трансформаций могут возникать имена 2-го, 3-го, 4-го и т. д. порядка. Напр., рус.«здоровый»'> 'здоровье' 2 > 'оздоравливать' s > 'оз-доравливаемый' *>'оздоравливаемость' s, где 'оздоравливаемость' может рассматриваться как И. 5-го порядка — результат пятикратной трансформации. И., не являющиеся результатом трансформаций, именуют вещи прямо и непосредственно, являются первичными, или базовыми, И. Первичная номинация производится обычно по наиболее характерному признаку, к-рый и становится основанием для создания нового И. Т. о., номинация закономерна, но выбор признака случаен, чем и объясняется различие И. одних и тех же объектов в разных языках. Тем не менее, поскольку положенный в основу И. признак сам имел уже языковое выражение, И. всегда включается в лек-сико-семантич. систему, получая свое место в группе взаимосвязанных И., противопоставленных др. группам (см. Оппозиции языковые, Лоле). Так, др.-греч. назв. рынка agora связано с глаголом ageiro 'собирать' (место, где собирается народ); рус. «рынок» — заимствование из герм, языков rinc—'круг', 'круглая площадь'); германские — нем. Markt и англ. market — происходят от лат. mercari 'покупать' и т. д. В силу устойчивости оппозиций, полей и лекснко-се-мантич. системы в целом она, и гл. обр. И., являются фактом духовной культуры народа (этноса), образуя устойчивый реляционный каркас этой культуры — имена родства, власти, права, экономич. отношений, человека, животных и т. д., отражают глубокие традиции культуры, вскрывающиеся при ист. реконструкции (М. М. Покровский, Бенвенист, Т. В. Гамкрелидзе, Вяч. Вс. Иванов и др.). Характерная особенность первичных И.— быстрая утрата связи с признаком; как правило, они в каждую данную эпоху (т. е. в синхронии языка) воспринимаются как именно первичные, непроизводные. Так, И. «рука» обычно не является производным от признаков «брать», «хватать», «нос» — от «нюхать», «обонять» и т. п.
Внутр. структура И., в особенности непроизводного, достаточно полно характеризуется схемой т. наз. семантич. треугольника (см. Семантика): И. (1) обозначает, именует вещь (2) и выражает понятие о вещи (3). В истории философии языка и собственно яз-знания отношение «именовать» понималось неоднозначно — то   как   связывающее   имя   и
вещь («И. именует вещь»), то как связывающее И. и понятие («И. именует понятие»).
В первой европ, философии языка, у Платона, в его диалоге «Кратил», излагается второе понимание: И. именует вдею, понятие («эйдос») и лишь вследствие этого способно именовать «соименную» с ним вещь. Этот взгляд, в общем, преобладал в ср.-век. схоластике, в ее течениях «реализма» и «концептуализма» (но не в «номинализме», в к-ром общие И. признавались лишь созданиями разума). Вместе с тем в схоластике было выработано тонкое понимание различий «именования», выразившееся в тезисе Nominantur singularia, sed universalia significantur («Именуется единичное, а общее   означивается»).
Постепенно, особенно сов. исследователями, была обнаружена недостаточность такого, в целом признаваемого правильным, понимания именования: было предложено из совокупности всех объективно различимых признаков вещи выделять меньшую совокупность — непо-средств. предмет именования, денотат. В логике до нек-рой степени параллельно этому было введено понятие «экстенсио-нал» И., соответствующее классу предметов, непосредственно именуемых данным И. Аналогичный процесс расщепления пережило понятие «понятие о вещи», в к-ром в логике стали выделять непосредственно структурированную языком часть — «интенсионал», а в яз-знании — сигнификат. В лингвистике прообразом сигнификата и интенснонала еще ранее послужило понятие «значимость» (отличное от «значения»), введенное Ф. де Соссюром (1916). К. И. Льюис в работе «Виды значения» (1943) ввел 4 компонента в семантике И. (одновременно оии же — процессы): сигнификацию (signification) — совокупность признаков, служащих мыслимым предметом обозначения; объем, или «охват» (comprehension), — все мыслимые предметы, соответствующие такой сигнификации (в т. ч. и ие существующие реально); денотацию, или экстенсию (denotation, or extension), — предметы, существующие реально; коннотацию, или интенсию (иитенсиоиал) (connotation, or intension),— мыслимый предмет обозначения, соответствующий такому денотату, или экстенсии. Т. о., интенсия, иитенсионал так относится к экстенсии, денотату, как сигиификация относится к охвату, или объему. На этой основе Льюисом впервые было даио строгое определение иитенсионала (см. Понятие).
По мере расширения семантич. исследований в ряде теорий (логиков Г. Фреге, А. Чёрча, лингвистов генеративного подхода) предложение стало трактоваться как разновидность И. со своим денотатом, или экстенсионалом, или референцией, в разл. теориях понимаемыми различно, и, с др. стороны, смыслом, интенсиоиалом. Напр., по Фреге, денотатом предложения является «истина» или «ложь». Специфика И. стала теряться, растворяясь в семантике предложения.
Однако в ряде работ была показана невозможность отождествления одноименных элементов в семантике И. с таковыми в предложении. Ваигло-амер. философии языка, как и в сов. яз-знании, были подвергнуты критике генеративные теории и показана специфика «семантики словаря (лексикона)» и соответственно И., в отличие от «семантики синтаксиса» (Р. Монтегю, Б. Холл Парти и др.). В этой связи на первый план выходит новая проблематика, связанная с понятием интенсионала и т. наз. интенсиональных языков (к последним относится, в частности, язык художественной литературы).
Размышления об И. во все времена служили предметом, а иногда н основанием филос. теорий (иапр., у Б. Спинозы, Дж. Локка, Э. Гуссерля, А. Ф. Лосева и др.).
Классификации И., в соответствии со схемой семантич. строения (семантич. треугольником), могут проводиться по трем разл. основаниям: 1) по форме слова, или морфологические; 2) по типу значения в синтаксич. конструкции, или семантнко-си н-т а к с и ч е с к и е; 3) по типу значения в пропозиции, или логико-лингвистические. В значит, части все классификации соотносятся и пересекаются.
Морфологич. классификации описывают разряды И., существующие в данном отд. языке; они опираются на морфологич. показатели — гл. обр. аффиксы и строение основ (аблаут, апофонию); в них выделяются такие рубрики, как «имена деятеля», «имена действия», «имена качества» (напр., рус. «краснота», но не «красный»), «имена отчуждаемой и неотчуждаемой принадлежности». Эти рубрики наделены в то же время ясным семантич. признаком (выраженным в их названии). Далее, могут выделяться такие рубрики, как роды индоевроп. языков (муж., жен., ср.), где семантич. основание выражено гораздо слабее. Наконец, могут выделяться такие морфологнч. классы, как деклинационные разряды (типы склонения) И., в к-рых связь с семантикой в данном состоянии языка отсутствует, но в далеком прошлом, возможно, существовала. Эти классификации имеют важное значение для флективных языков, в особенности для индоевропейских, на них основаны глубинные ист. реконструкции грамматики (А. Мейе, Е.  Курилович,  Бенвенист и др.).
В языках др. типа, напр. в банту языках, выделяется ок. 20 морфологич. именных классов, к-рые служат также целям согласования слов в предложении. В языках т. наз. активного строя, к к-рым относятся, в частности, мн. языки амер. индейцев, И. разбиваются на 2 класса—«активный» (откуда и название всей группы языков) и «неактивный»; к активному относятся И. людей, животных, деревьев н растений (т. е. здесь явно доминируют признаки «живой», «одушевленный»), к неактивному — И. всех прочих предметов и явлений.
С исторической, эволюционной т. зр. можно предположить такое развитие именных классификаций этого типа: от активных/неактивных классов к классам типа банту, от них к родам индоевроп. языков и к суффиксальным классам типа «имя деятеля», «имя действия».
Семантико-синтаксич. классификации носят более общий, типологич. характер, они основаны на роли И. в предложении, формально — на его месте как актанта в предикате. Поскольку такие различия далеко не всегда выражаются морфологически, то их описание и классификации более гипотетичны, чем морфологич. классификации; в значит, степени они зависят   от   избранного   метода   описания. Однако в большинстве описаний (и, следовательно, достаточно объективно) выделяются И. денотативного характера, тяготеющие к непосредств. обозначению вещей и занимающие в предложении (при прочих равных условиях) позицию субъекта, и И. сигнификативного характера, тяготеющие к обозначению, сигни-фикации понятий и занимающие в предложении позицию предиката (включая «запредикатную позицию» — напр., рус. «принимать участие»). Формулировки закономерностей и рубрик в этих классификациях носят статистнч. (т. е. не жестко определенный) характер (Покровский, А. А. Уфимцева, Ю. Н. Караулов, Ю. С. Степанов), Эти классификации пересекаются с морфологическими, поскольку в языках нек-рых типов (напр., в т. наз. эргативных) различие актантов связано с разл. падежиым оформлением И. (эргативный падеж противопоставляется абсолютному и др.).
Логико-лингвистич., универсальные классификации, полностью отвлекаясь от морфологич. типа И,, соотносят его с логич. строением пропозиции, в основе чего лежит в конечном счете отношение И. к вещи в составе высказывания — референция. Выделяются (Б. Рассел, Н. Д. Арутюнова, Е. В. Падучева) такие рубрики, как референтные И. и нереферентные И.; индивидные, общие, ме-таимена; И. в прямых и в косвенных контекстах; подлинные И. и квази-И.— дескрипции, и др.

Именные классы

ИМЕННЫЕ КЛАССЫ — лексико-грам-матическая категория существительного, состоящая в распределении имен по группам (классам) в соответствии с век-рыми семантическими признаками при обязательном формальном выражении классной принадлежности имени в структуре  предложения.
И. к. вместе с категорией рода образуют более общую категорию согласовательных классов. И. к. отличаются от рода иными основаниями классификации: в И. к. признак дифференциации (реальной или метафорической) денотатов по признаку пола либо вовсе отсутствует, либо совмещается с др. признаками, вследствие чего системы И. к. обычно богаче, чем родовые; в более редких случаях род существует как автономная подсистема в пределах одного из И. к. (напр., в тамильском языке, где различаются 2 класса по признаку разумности/неразумности н в классе разумных существ имена подразделяются по роду на мужские и женские). И. к. присущи разным языкам Сев. Америки (напр., апачийскне, на-дене языки), Африки (конго-кордофанские языки), Кавказа (нахско-дагестанские языки), Юго-Вост. Азии (дравидийские языки), Австралии, Океании. Кол-во И. к. колеблется по языкам от двух до неск. десятков (напр., для языка насиой в Н. Гвинее отмечается  св.  40  И. к.).
В большинстве языков с И. к. семантич. основания классификации затемнены и лишь  отд.   классы  обнаруживают  относительно единообразное содержание; напр., в эйяк (на-дене) отчетливо выделяются классы жидкостей и плодов и ягод, а остальные классы гетерогенны по составу; в банту языках только 1-й кл. содержит семантически однородные имена (класс людей), прочие имеют условное семантич. определение (классы растений, животных и т. п.), т. к. в них немало имен с иным значением. По типу общего лексич. значения можно различать номинативные и оценочные И. к.: первые содержат осн. наименования объектов, вторые дают их вторичную характеристику по величине, конфигурации, субъективной оценке говорящими и т. п. (ср. в ганда omu-ntu 'человек' — ogu-ntu 'человечище', 'великан', ery-ato 'лодка' — ака-ato 'лодочка', где И. к. выражены префиксами). Но деление И. к. на два указанных типа не абсолютно: один и тот же класс может для части имен быть номинативным, для других — оценочным; так, в ганда 13-й кл. ака- выступает как диминутивный (выражающий уменьшительность) по отношению к др. классам, но в нем есть имена, для к-рых он номинативный (aka-mwa 'рот', ака-solya 'крыша' и т. д.); в результате мн. классы в банту двойственны по семантике, совмещая номинативные и оценочные лекенч. функции. В др. языках оценочные характеристики могут быть основой классификации (напр., в нек-рых языках Сев. Америки); при этом принадлежность к классу является скользящей речевой характеристикой имени, привязанной к реально наблюдаемой форме или положению объекта, а в определ. случаях имя может быть вообще ве классифицировано, если конкретные черты объекта несущественны для содержания сообщения или если объект предстает в нетипичном, деформиров. состоянии. Мн. ученые считают, что оценочные признаки были первонач. основой классификации и в таких языках, как банту и фула, но, т. к. исконная семантика И. к. размыта, гл. критерием их обнаружения  становится формальный.
Существуют разл. определения И. к. на основе формальных признаков; отличия между ними сводятся к большему или меньшему акцентированию синтаксич. критерия — согласования. Значит, вклад в теорию И. к. внесли африканисты (Д. Вестерман, К. Майнхоф, А. Клин-генхебен, М. Гасри, Г. Манесси, Б. Хай-не, Л. Хаймен, У. Уайтли и др.), т. к. во мн. афр. языках И. к.— гл. типоло-гич. характеристика грамматнч. системы. Вестерман считал достаточным для определения И. к. морфологич. критерий: 1) наличие групп существительных, объединяемых общим классным показателем (КП), 2) наличие двух серий, образуемых этими группами,— сингулярных классов (выражающих ед. ч.) и плюральных классов (выражающих мн. ч.), причем для каждого сингулярного класса имеется нек-рый плюральный. Это определение И. к. ориентировано на т. наз. суданские языки, где согласование по классу между существительным и зависимыми от него словами выражено слабее, чем в банту; в банту-истике же осн. критерий выделения И. к.— согласовательный. Имеется и более гибкое определение И. к., исходящее из наличия любого (морфологич. и/или синтаксич.) средства выражения класса, т. к. есть языки, в к-рых И. к. в самих существительных являются скрытой категорией (см. Категория языковая), т. е. не имеют спец. показателей, но
зато наличие И. к. проявляется в формах согласуемых слов (прилагательного, местоимения, числительного, глагола) или иным образом (напр., синтаксич. конструкцией, как в тамильском). Пример языков, не имеющих в существительном классных показателей (КП),— Дагестан, языки (лишь нек-рые имена, гл. обр. термины родства, могут иметь архаичный тип с КП), ср. аварское эмен в-ач|ава 'отец пришел'— эбел й-ач|ава 'мать пришла', где классы двух имей выражены глагольными согласователя-ми  в-/й-.
Языки с И. к. различаются; 1) по способу морфологич. выражения класса (префикс-суффикс или комбиниров. показатель, реже редупликация или фонемные и тоновые чередования; иногда аффиксальный способ сочетается с фонологическим, как в фула, где КП имеют 3 ступени консонантных чередовании); 2) по степени выраженности классной системы в структуре предложения. Так, языки банту демонстрируют максимально развитую систему средств выражения И. к., охватывающих как существительное, так и согласуемые с ним части речи; существительное без КП в банту — аномалия, обычно это заимствования, архаизмы или имена, сменившие классную принадлежность и деграмматиэировав-шие прежний КП, вследствие чего класс таких имен определяется только по сог-ласоват. модели, а самим существительным приписываются нулевые КП, напр. в ганда 1-й кл. (людей) с префиксом omu- имеет подкласс имей типа ssaa-longo 'отец близнецов1, nnaalongo 'мать близнецов', kabaka 'вождь', lukulwe 'главный', 'знатный' и т. п., к-рые, оформляясь нулевым КП, согласуются по типу omu-ntu 'человек': omu-ntu w-ange 'мой человек', kabaka w-ange 'мой вождь'. В тех языках, где существительное имеет собственные КП, согласо-ватели (адъективные, местоименные, глагольные) по форме обычно тождественны или подобны этому КП, ср. в лин-гала: lo-lenge lo-ye 1-a lo-beki lo-na lo-ko lo-iali lo-lamu 'форма эта горшка того одного есть хорошая'. Наличие согласования — самый веский индикатор наличия И. к.; их формальное обнаружение предполагает помещение имен в т. наз. диагностич. контексты — конструкции «существительное + зависимое слово». Но даже в группах родств. языков наблюдается расхождение по степени согласоват. мощности И. к. Напр., среди бенуэ-конголезских языков есть языки с широко развитой согласоват. системой и с дифференциров. набором КП в существительном (банту, в к-рых выделяется до 20 классов) и языки с существенно редуцированной системой И. к., в к-рых представлены лишь нек-рые согласоват. типы и почти отсутствуют КП в существительном (напр., в оамилеке относительно развито лишь местоименное согласование). Сдвиги и разрушение И. к. затрагивают прежде всего стройность согласоват. моделей, кол-во согласоват. типов, а также способы выражения  числа.
Соотношение класса и числа — особая проблема, и языки с И. к. обнаруживают в этом отношении значит, разнообразие. В идеальной системе И. к. серии сингулярных и плюральных классов должны быть изоморфны, однако в реальных языках такой системы нет и они могут сравниваться по степени приближения к деальной системе (или по степени диспропорции между двумя сериями И. к.). Напр., в суахили при 6 сингулярных классах — 5 плюральных (локативные классы не учитываются), в тив соотношение 6/4 и один класс синкретический (сингулярно-плюральный), в фула — 20/5, в ворора (Австралия) — 2/1 плюс два синкретич. класса. Диспропорция между сериями И. к. объясняется не только наличием имен типа singularia tantum и pluralia tantum, имеющих лишь одну классную форму, но и разл. ист. напластованиями и затемнением семантич. основ классификации. Поэтому, напр., в языках банту, вообще ближе стоящих к идеальному типу И. к., часты синкретич. классы, к-рые, будучи сингулярными для нек-рых имен, одновременно служат плюральными для др. классов (напр., в ганда 14-й кл. obu-охватывает бесчнсловые абстрактные существительные и является плюральным для 13-го кл. ака-). Принято считать, что в языках с И. к. категория числа была изначально неотделима от категории класса, и тогда появление и увеличение диспропорции между сингулярными н плюральными И. к. можно расценивать как тенденцию к обособлению числа в самостоят, категорию. Языки банту находятся на начальном этапе этого процесса, а, напр., в даг. языках он зашел дальше, и прежняя классно-числовая система уже значительно деформирована, имеется внеклассное выражение кол-ва. Замечено также, что превращение языка с И. к. (в частности, это имеет место в банту) в надэтнич. средство коммуникации— лип tea франка или его пиджинизация (см. Пиджины), обусловливая общее упрощение грамматич. структуры, отражается в деформации классной системы: действует тенденция к уменьшению кол-ва плюральных КП и унификации выражения числа с помощью ограннч. набора  классов.
В вопросе о происхождении И. к. нет полной ясности. Предполагается, что в семантич. плане И. к. отражают мета-фнзнч. классификацию предметов и явлений действительности по их внеш. признакам, существенность к-рых может быть различной в разных этнич. культурах; указывается на ассоциативный принцип классификации (соотнесенность И. к. с т. наз. семантич. полями). Неясно также, следует ли считать многочленные системы И. к. развившимися нз более бедных (в пределе — двучленных) систем или же развитие шло по линии сокращения изначально богатых систем; видимо, для разных языковых групп можно предполагать разл. пути развития И. к. (в т. ч. и циклические). Напр., в языках банту исторически прослеживается противопоставление 1-го и 9-го классов («людей» и «животных») всем прочим классам по тону КП и согласоват. морфем (в 1-м н 9-м классах тон низкий, в остальных — высокий), что может отражать древнее противопоставление по одушевленности — неодушевленности. В связи с этим важно отметить, что в нек-рых бантоидных языках (напр., бами-леке), претерпевших значит, разрушение системы И. к. (генетически связанной с системой И. к. банту), вновь наблюдается выравнивание классных различий по линии семантич. оппозиции одушевленность — неодушевленность (такая тенденция присуща и языкам банту), выражаемой в ед. ч. и нейтрализуемой во мн. ч. Развитие системы И. к. из этой оппозиции отчетливее, по-видимому, прослеживается в даг. языках. В формальном плане происхождение КП связывается обычно с местоименными (дейктич.) элементами (в частности, с показателями определенности, как указывает Дж. X. Гринберг), десемантизи-рованными и превратившимися в аффиксы.
И. к. представляют собой менее грам-матикализов. систему, чем род, но более грамматикализованную, чем т. наз. счетные (нумеративные) классификаторы, известные ряду языков Сев. Америки и Юго-Вост. Азии (напр., тцелтал, бирманский, вьетнамский и др.). Счетно-клас-сификаторные языки находятся на грани между классными и бесклассными языками. Осн. отличие систем счетных классификаторов от И. к. состоит в их нетаксономич. характере: они не разбивают имена на статичные классы, принадлежность имени к тому или иному классу не является его постоянной характеристикой и не требует обязательного формального выражения в каждой фразе, проявляясь только в спец. счетных конструкциях с числительными. Семантич. основания такой классификации обычно прозрачны (форма, размер, консистенция, расположение предметов); она остается преим. лексической и находится вне категории числа. Однако счетно-классификаторная система может стать основой формирования И. к., если классификаторы получат постоянное закрепление за определ. группами слов с дальнейшей их грамматикализацией.

Иллирийский язык

ИЛЛИРИЙСКИЙ ЯЗЫК— язык древних иллирийцев, относящийся к палео-балканской группе семьи индоевропейских языков. Наиболее близок к албанскому языку, обнаруживает связи с сев. индоевроп. языками (балт., слав., герм.). Представлен двумя близкородств. разновидностями — балканоиллнрийским и мессапским языками. Первый был распространен на С.-З. Балканского п-ова. Сведения о нем встречаются у антич. авторов с 7 в. до н. э. по 4 в. н. э. Вытеснен лат. языком. И, я. на Балканах, по данным ономастики, членится на 2 диал. зоны (далматинскую и паннонскую). Балканоиллирийский яз. не засвидетельствован письм. памятниками, его следы восстанавливаются по многочисл. именам собственным (антропонимам, топонимам, этнонимам) и неэначит. числу глосс из сочинений антич. авторов. Мес-сапский яз. отражен в кратких стереотипных надписях (ок. 350), обнаруженных в юго-вост. Италии (6 в. до н. э.— 1 в. н. э.), п неск. глоссах.
Обе разновидности И. я. характеризуются переходом трехчленной системы индоевроп. гласных *а, *е, *о в двучленную е, а, наличием дифтонгов ai, au, ей, в мессапском также ou, ei, сонантов 1, г, m, n и 10 согласных. Для консонантизма характерно отражение индоевроп. *b/bh,*d/dh, *g/gh как Ь, d, g. И. я. отличается непоследовательной сатемизацней заднеязычных смычных, подобно другим палеобалкан. языкам, а также балт. и слав, языкам. О морфологии балкано-иллирийского языка известно немного: восстанавливаются основы имени на -а, -о и согласный, ряд формантов -n-, -nd-, -nt-, -г-, -1-, -d-, -t-, -st- и др. Для мессап. яз. восстанавливается 5 падежей (им., род., дат., вин., инструментальный), отд, глагольные формы аориста, перфекта, оптатива. Синтаксис из-за трафаретности текстов надписей известен ограниченно. Надписи посвятит, характера строятся по модели VO (глагол + объект), другая частая последовательность — имя в им. п.+ имя в род. п.+ глагол. Лексика б. ч. состоит из имен собственных, значение к-рых часто остается неясным. Апеллятнвная лексика включает глоссы и нек-рые слова из надписей, поддающиеся   интерпретации.

Ижорский язык

ИЖОРСКИЙ ЯЗЬ1К — один из прибалтийско-финских языков (северная группа). Распространен в неск. десятках деревень   Кингисеппского   и   Ломоносовского р-нов Ленингр. обл. Число говорящих 244 чел. (1979, перепись). Язык бытового общения старшего поколения. Имеет сойкинский, хэваский, нижнелужский, оредежский (уже вымерший)   диалекты.
К особенностям фонологич. и грамма-тич. систем относятся: частичное сохранение k (G) в конце слова (pareG 'лучина'); сохранение h во всех положениях (lampahaD 'овцы', ср. фин. lampaat; ve-neh лодка', ср. фин. vene); широкое распространение чередования ступеней согласных, в т. ч. в сочетаниях hk, tk, st (pehko 'куст' — pehoD 'кусты', pitka длинный'— piDaD 'длинные', musta 'черный'— mussaD 'черные'); удвоение согласных (таппб 'идет', ср. фин. menee; mattala 'низкий', ср. фин. matala); окончание 3-го л. мн. ч. не имеет элемента v (mannoD 'они идут', ср. фин. menevat). В морфологии и синтаксисе существенных различий с др. близкородств. языками нет.
Древнейшие записи текстов — рукописные материалы к словарю П. С. Палла-са — относятся к 18 в. В 1933—37 существовала письменность на основе лат. графики (издавались школьные учебники).

Игбо

ИГБО (ибо) — один из ква языков. Распространен в юго-вост. областях Нигерии. Число говорящих св. 17 млн. чел. И. представляет собой совокупность (пучок) диалектов, в т. ч. онича, оиерри, нка,  ида, аро,  огу,  уку.
Вокализм включает 8 гласных фонем, образующих 2 серии по степени подъема: высокую и низкую. В рамках этого противопоставления осуществляется гармония гласных, аналогичная сингармонизму в нек-рых др. языках ква (см. Акан). Имеются фонологии, противопоставления токов как с грамматич., так и с лексич. значениями. Характерно присущее и мн. др. языкам Зап. Африки явление ступенчатого понижения тонов   в синтагме.
Личные местоимения в ед. ч. образуют 2 ряда: самостоят, местоимения и субъектные приглагольные местоименные показатели (во мн. ч. последние отсутствуют). В случае употребления местоименных показателей опускается гласный префикс глагольной основы (сохраняется с местоимениями   мн.   ч.).
Глаголы делятся на два тональных мор-фологич. класса: высокий н низкий. Имеются две спрягаемые глагольные формы («времена») — сов. и иесов. вида, или курсива и пунктива, а также три аспекта. Противопоставлены независимая и три зависимые глагольные формы; эти последние употребляются в разных типах придаточных предложений (различаются тональными характеристиками). Имеется также система глагольных суффиксов, служащих для выражения разл. дополнит, значений, в т. ч. временных. Имена также делятся на морфологич. классы в соответствии с тональными схемами в разных сннтагматич. конструкциях, в частности    в    геиитивной    конструкции.
Письменность на лат. основе; разл. диалекты обладают собств. письм. традициями, единая лит. норма отсутствует. В 70—80-е гг. все большее распространение, особенно в сфере письм. употребления, получают нормы диалектов онича и оверри.
•   Ward I., An introduction to the lbo language, Camb., 1936; Green M.. I g-w e G.. A descriptive grammar of Igbo. В.— L., 1963; их ж е. A short Igbo grammar, L.. 1964; Westermann D., Bryan M., Languages of West Africa. 2 ed.. Folkestone — L.. 1970.                        В. Я. Порхомовский. ИДАфА (от араб, аль-идафату — добавление) — термин, используемый в арабистике для обозначения отношения одного имени к другому, определяющему или дополняющему первое, а также для обозначения словосочетаний, возникающих при беспредложном сочетании двух нмен существительных или существительного и т. наз. слитного местоимения, напр. джамусату-л-фаллахи 'буйволица крестьянина', китабу-ху 'его книга'. Осн. компонент сочетания предшествует зависимому и выступает в форме сопряженного состояния (status construc-tus), т. е. без определ. артикля и без т. наз. танвинного окончания, добавляемого к основе в падежных формах [-ун], [-ин], [-ан] и выражающего неопредел, состояние; зависимый компонент выступает в форме род. п. определ. (чаще) или неопредел, состояния. И. передает в основном отношения принадлежности. Компоненты И. могут быть разделены только указат. местоимением, относящимся к зависимому члену. См. также Изафет.